И я победила.
Увидев мою жертву, узрев меня распятой в этом обличье мамаши, он осознал непреложность моей нелюбви, ее фатальную неизбежность. Несмотря на то что он был готов поверить, что речь идет о новой модной тенденции, готов был полюбить сей новый стиль, если бы я настаивала на этом, все же до него доехало, что Дарлинг могла сотворить с собой такое лишь в случае крайней невзгоды.
В любви шмотки куда важнее, чем слова; они служат для того, чтобы порвать отношения.
При расставании нельзя прекращать говорить друг с другом, нужно попытаться понять, чтобы стереть тайну, нередко окружающую любовь.
Мой муж на протяжении двух лет продолжал содержать меня – братское свидетельство в его пользу. Но его беспокоило то, что, оставляя меня в одиночестве, он лишается возможности быть моим защитником. Он твердил, что мне будет нелегко адаптироваться среди женщин, что они не питают любви к тем, кто проявляет слишком большое внимание к собственной внешности, что здесь царит чистая конкуренция и они не простят меня.
Он говорил, что, стоит ему отвернуться, мужчины слетятся ко мне как мухи, он предпочитает не задумываться об этом, так как это больно ранит его, слишком недавно между нами установились братские отношения. Так как он не в силах понять мою страсть к шмоткам, ему кажется, что эта страсть всего лишь никчемная повязка; для меня было бы лучше врачевать кровоточащую рану, а не бередить ее. Он также предостерегал меня против них – моих шмоток, – как будто то, чем я так дорожу, может оказаться для меня скверным; говорил, что мир тороплив и завистлив, что у людей нет времени на то, чтобы расшифровывать и читать язык шмоток, и зряшная претензия с моей стороны полагать, будто любой прохожий способен, не сочтя это за труд, пуститься на поиски того, что скрывается за моими лохмотьями (я так или иначе развелась бы с ним из-за одного этого жуткого слова); он посоветовал мне спустить красный стяг и принять во внимание, что плохое впечатление порой вознаграждается куда лучше, чем хорошее.
А между тем костюмчик, в котором я явилась на свидание в Пюто, наверное, был веселым, но стоило мне прибыть в архитектурное бюро с интерьером из стекла и стали, как его предназначение изменилось. Теперь костюм покоится в моем шкафу. Муж загасил его взглядом. Он не разрывал моих одежд, не менял ни цвета, ни покроя. Он их даже не коснулся.
Костюм умер от его безразличия.
Голос, смягченный мятными пастилками, приобрел металлическое звучание. Бывают мужчины, которые будто язык проглотили, этот – проглотил калькулятор: он исторг следующую формулу: «мне следовало вести учет и сохранять счета». Ад кромешный! Потом он принялся подчеркивать цифры, чтобы прийти к заключению, что я слишком много трачу, слишком много денег, превращенных в платья: если сложить мою одежду в стопку, то она окажется выше проектируемых им домов. Он разглагольствовал на эту тему довольно долго, только я его совсем не слушала.
