Десять часов утра. Моника выходит на балкон своей квартиры и смотрит вниз, на улицу 23, на Рампу, сердце города, пропускающее через себя всю кровь Гаваны, большое сердце Гаваны, ее подлинный центр. Пампам – отдаются в сердце гудки и звонки автобусов, машин, грузовиков, велосипедов, велотакси, тележек и даже повозок, запряженных лошадьми и едущих к морю или с моря. Рам-рам – стучит сердце, когда толпа срывается с места и бежит к автобусу, который затормозил в двадцати метрах от остановки, а две женщины уже орут в голос и дерутся, сталкивая друг друга с подножки. Та-та-та – задыхается сердце, когда проезжает другой автобус, облепленный людьми, которые цепляются за окна и двери и охотно вскарабкались бы на крышу, если бы туда еще можно было влезть.
Моника зевает и потягивается. Люди на тротуарах бредут не спеша, словно им не надо никуда торопиться, хотя многие опаздывают на работу в учреждениях и министерствах, находящихся поблизости, таких, как Кубинское телевидение, Министерства сахарной промышленности и народного здравоохранения, Агентство Пренса Латина или – немного дальше – Министерства труда и внешней торговли, авиационные агентства. В маленьком парке по другую сторону улицы, как раз напротив дома Моники, уличные торговцы устанавливают на Меркадо легкие ларьки и раскладывают в них свой нехитрый товар, как то: кустарные поделки, погремушки-мараки, ожерелья, куколок-негритянок, обувь, женскую одежду, книги. В глубине этого марокканского базара продавец книг Ремберто, знакомый Моники, открывает чемодан и извлекает экземпляр «Мира иллюзий», посвященный Рейнальдо Аренасом[6] своему последнему кубинскому возлюбленному, издание начала 1967 года, за которое книжник просит двадцать пять долларов, но в конце концов отдаст Монике за пятнадцать. Бережно (это дорогая вещь) он ставит книгу на видное место, а потом вынимает из чемодана сочинение «Сто дней Содома» маркиза де Сада, которое Моника купит за пять долларов. Далее из чемодана на свет появляется первое издание «Спящего хлеба» Хосе Солера Пуига,[7] классика кубинской литературы, неизвестного за границей, которого и на Кубе почти никто не знает. «Вот беда-то», – причитает книжник, не надеясь получить за эту книгу больше трех долларов, если она вообще продастся. Совсем рядом другой продавец, Маркое, нежно поглаживает трех породистых щенят, которых предлагает взять соответственно за тридцать, пятьдесят и триста долларов.
