Выходило, что дело было не во взглядах Сталина на „модернизацию сельского хозяйства“, а в жесткой необходимости этой модернизации для будущего России.
Вот почему программа Сталина и ВКП(б) в части села оказалась исторически и экономически состоятельной. Внимательное, с карандашом в руках, изучение таблиц по производству хлебов в России и СССР начиная с XX века и до рубежа 1950-х годов, убедительно доказывает: Сталин был прав! После „перегибов“ и „великих переломов“ начала 1930-х годов сельскохозяйственное производство всех видов в СССР стало резко и главное — устойчиво возрастать.
Если бы история пошла не по тому реальному пути, по которому она пошла, а по рациональному (то есть — без войны с рейхом), то к мирным 1942—1943 годам зерновой проблемы в СССР не было бы. А к 1947—1948-му, смотришь, не было бы и проблемы с мясом…
Однако Буллок не только опорочил сельскохозяйственную политику Сталина, но и политике Гитлера выдал неоправданно лестную аттестацию насчет — как там? — „живой основы“. Он и тут „забыл“ кое-что нам сообщить.
В Германии сельское хозяйство давно было товарным. То есть, средний крестьянин работал не на желудок, а на рынок. Ведь Германия по сравнению с Россией и развита была к началу века намного лучше. Тем не менее, с приходом к власти Гитлера число крупных поместий размером свыше 1000 гектаров (как раз приличный колхоз!) возросло на 891 единицу. (А сколько их было и до этого?!) Земельная площадь же крупных хозяйств увеличилась на три миллиона гектаров. Зато около полутора миллионов крестьян разорилось. И вынуждено было переселяться в города. Удивляться нечему — процесс укрупнения сельских хозяйств шел повсеместно, по всему миру, а не только в СССР.
А теперь вернемся еще раз к „миллионам рабов“ Буллока на шахтах Союза. С „миллионами“ мы, правда, вроде бы разобрались. А как быть с „рабским трудом“? Что ж, читатель, и здесь схемы буллоков ломаются легко, потому что они гнилы изначально.
Система ГУЛАГа в СССР 1930-х годов — это сложное явление, и настоящий (то есть честный) историк должен подходить к ней особенно тщательно. Чтобы показать всю неоднозначность той эпохи, я немного остановлюсь лишь на одной из трагических гулаговских судеб. Судеб, завершившихся, между прочим, вначале освобождением, а через несколько лет — вторичным арестом и расстрелом.
Георгий Иванович Поршнев, весьма крупный книговед… Работал, ездил в Германию. А в начале тридцатых стал заключенным на Беломорканалстрое. Его письма к дочери, изданные в 1990 году, показывают, как тогда все было непросто…
