Звук был… странный. Как будто кочан капусты разломили голыми руками.
Шлёпнулся он мощно. Череп раскололся, руки-ноги выгнулись и переплелись совершенно немыслимым образом. Внутренности расплескались по неровному асфальту. Кровь залилась в трещины.
Ленка и ещё какая-то баба, стоявшая там, заголосили, как сирены.
Самое страшное, человек был ещё жив. Он тоже орал, хрипло, остатками гортани, и их совместные крики слились в жуткую какафонию.
Машины и «ножи» останавливались, люди высовывали головы. Им было интересно.
Его кости торчали сквозь кожу, пропоров её, как тонкую ткань. Лицо, то есть то, что от него осталось, было изуродовано. Сквозь кровавую завесу проглядывал голубой глаз, в котором плескалась неземная боль.
Я стоял совершенно спокойно и смотрел на умирающего человека.
Меня сильно забрызгало его кровью и мозговым веществом.
Я стоял, весь в его крови и смотрел.
И не чувствовал при это ровно ничего.
Ничего.
Н-и-ч-е-г-о-ш-е-н-ь-к-и.
Вот такой я ублюдок.
Ленка неделю отходила от шока.
Я же, придя домой, забыл застирать одежду.
Есть в этом какое-то извращённое удовольствие – знать, что ты замешан в чьей-то смерти.
Знать, что последнее, что видел человек – это твою постную, равнодушную рожу.
Что он понял – тебе наплевать.
На его боль.
Страдание.
Смерть.
Что ты пройдёшь мимо и плюнешь на его растёкшиеся мозги.
Вот это и есть истинная боль.
Что я вынес тогда из этой истории – то, что прыгать из окна это плохой способ самоубийства.
Что так я делать не буду.
Тогда, в пятнадцать лет, тем летом, я уже работал – в НьюроНетовской дизайн-студии «Freeware Art Systems». Пока Ленка бегала по ларькам со своей любимой ненаглядной Кришной и Шивой, а также с доморощенными брахманами, я втихаря взял деньги, которые отец с матерью отложили нам на машину перед тем, как разъехаться и пошёл по клиникам.
В Институте мозга мне приживили симбиком – симбиотический биокомпьютер. Я сказал, что у меня дислексия.
Я притащил им справки. И разрешение от родителей.
Выглядели они, как настоящие.
Но делал их мой знакомый второкурсник – Данька Валлер.
Мне было пятнадцать лет, а я уже был на первом курсе.
Я был жутко безответственным.
Но умным. Перескакивал из класса в класс и так до самого окончания школы.
Родители мной не гордились.
Им вообще было наплевать, по большому счёту.
Я поступил в МЭСИ.
Опреация была жутко болезненной. Мне просверлили дыру в черепе и запихнули туда смесь из кремния и полиорганики.
Оттуда я побежал в Институт Гельмгольца за глазами.
