Георгий Львович был частью Москвы, какова она есть. Желая поставить себя на равной ноге с этими шушукающимися на кухне провинциалками, он невольно принужден был лицедействовать. Теперь воспоминание о двух-трех выражениях, при помощи которых он, о, всего лишь слегка подретушировал свой образ, заставляло Низкошапского испытывать нравственные муки.
Вообще он был славный малый. Недурно рисовал маслом московские дворики, ощутимо передавая в своих картинах атмосферу шестидесятых, когда сам Георгий Львович был так юн и снимался одновременно в нескольких картинах, и все бурлило, и, казалось, вот-вот, там, за следующим поворотом, начнется новая удивительная жизнь!
Появилась Маша. Взяла полусонного сына за руку, что-то говоря ему, увела в прихожую. Минут через пять, в пальто, пуховом платке возникла на пороге.
— До свидания, — преувеличенно громко и весело заговорила она. — Спасибо, что зашли!.. Приятно было познакомиться!
— Мне тоже очень приятно, — по-снайперски попадая в Машин радушно-игривый тон, откликнулся Низкошапский.
Входная дверь захлопнулась, щелкнул замок.
“Черт, — запоздало подумалось актеру. — Куда она на ночь глядя? И потащила ребенка за собой…”
В комнату входит малышка. Вид сконфуженный.
— Я говорила ей! А Маша… Она к маме ночевать пошла.
Словно в пьесе, возникает неловкая пауза.
“Все-таки необыкновенно хороша”, — думает Низкошапский.
Он просит малышку присесть. Начинает легонько прижимать к губам ее пальчики.
“Может, это так и положено, — проносится в голове малышки. — А я… ничего не понимаю!”
— Георгий Львович, — совсем как недавно на набережной, шепчет она.
Низкошапский, человек деликатный, поняв состояние девушки, оставляет в покое ручки. Поставленным голосом негромко декламирует стихи Есенина, Киплинга, Шелли…
Малышка не особенно смыслит в поэзии. Но от жгучих, клокочущих строф, читаемых профессионалом, в ушах у нее начинает шуметь.
Покосившись на слушательницу, актер с неподдельною нежностью шепчет:
— Лапушка, — и целует малышку в губы.
В поцелуях, чтеньи стихов ночь пролетает незаметно.
* * *
Закрыв за актером дверь, малышка (правда, не отдавая себе в этом отчета) испытывает облегчение. Смотрит в зеркало. Лицо немножко осунувшееся, но поистине чудесны глаза! Сложив губы трубочкой, малышка издает чмокающий звук.
Направляется в ванную, и вдруг — какой-то укол… “А говорил, — неожиданно насмешливо думает она, — в чемодане в Москву увезу!” Ей становится досадно — нет, не за свои неосуществившиеся надежды, а за то, что, отправляясь на это свидание, тайком взяла Оленькин гарнитур: дьявольские гипюровые трусики и бюстгальтер.
