Но были и другие машины. Темно-зеленые, угловатые, самые разные, диковинно выглядящие, часто на них было оружие, и сидели солдаты. Солдаты целились по сторонам — но никогда не стреляли, а один раз солдат с такой вот машины бросил. Алиму что-то небольшое, завернутое в бумагу. Это оказался какой-то хлеб, хрусткий, до безумия вкусный и сладкий — Алим никогда не ел подобного. Он запомнил доброту шурави, который бросил ему такое чудо просто так — и поехал дальше.[25]
В тот день отец послал его домой за лепешками, торговля шла неожиданно бойко, он продал все что есть, и начал даже опасаться, что им не хватит муки — а до автолавки, где можно купить и муку и много чего еще было еще два дня. Он побежал домой, взял у матери готовые лепешки, сказал, что нужно еще — и побежал обратно. Он знал, что на стоянке у кишлака стоят несколько грузовиков — бежал быстро, чтобы успеть, чтобы у отца не кончились лепешки до торговли, бежал, прижимая к груди стопку свежевыпеченных, пышущих жаром лепешек. Он бежал так быстро, что не заметил одну из этих машин, быстро ездящих, не посмотрел по сторонам. Бампер машины шурави отбросил его на обочину (Аллах уберег — не под колеса) и лепешки рассыпались по дорожной пыли.
Он удивился, когда из этой и других машин выскочили шурави, и один шурави гневно выговаривал другому, и чуть не ударил, а тот, второй униженно оправдывался. В Афганистане жизнь бачи стоила примерно как жизнь двух ослов, сбил — заплати выкуп и все.[26] Потом подъехал на своей машине, небольшой, такого же темно-зеленого цвета как и у шурави, Сулейман — новая власть назначила его и четвертых его товарищей заправлять делами в этом и других окрестных кишлаках, их все не любили, потому что местный мулла плохо говорил про них на проповедях. Сулейман и водители-шурави погрузили его в машину Сулеймана, положил на какие-то две палки с полотном посередине — и поехали по дороге туда, куда ехали проходящие по трассе машины. Алиму было больно, каждый вздох вызывал новый приступ боли — но он терпел и не плакал, потому что он мужчина, а мужчина плакать не должен. Сулейман ехал с ним и говорил, что они едут в большой город к настоящему доктору-шурави, что этот доктор-шурави очень хороший, и что он быстро вылечит его, а если он сделает ему больно — то это только потому, что так надо, чтобы он выздоровел. Алим не верил Сулейману, потому что если Аллах решит забрать кого-то к себе — он забирает, как он забрал братика — а доктор-знахарь из соседнего кишлака ничего не смог сделать. Отец тогда тяжело вздохнул и сказал — иншалла. Значит — так угодно Аллаху.
