– Будешь ты опровергать и это, собака?
– Пощады! Помилования! - кричал Вигилий. - Пощади мою жизнь!
– Что мне в твоей жизни?! Хотя впрочем недурное украшение в царстве гуннов составил бы висящий на сухом дереве на большой дороге императорский посол с дощечкой на груди: "Повешен за покушение на жизнь владыки гуннов по тайному повелению своего господина!" Но мне больше нравится нечто другое -то, что выдумал Эдико, привезший для этого сюда тебя, о Максимин! Я желаю, чтобы достойный, честный человек свидетельствовал бы о том, что он сейчас здесь видел и слышал, перед собравшимся сенатом в Византии! Во имя правды и справедливости, я требую этого от тебя, Максимин!
Старик, опустившись на скамью, сидел сгорбленный, закрыв лицо своего плаща. Тщетно старались Приск и другие римляне приподнять его. Не вдруг он встал сам, выпрямившись во весь рост.
– Я буду свидетельствовать об этом, ты можешь быть спокоен, повелитель варваров! - вскричал он. - Такая низость, такие бесчестные поступки отдельных негодяев должны быть стерты с имени римлянина. Я сделаю это! И пусть император убьет меня за правду, но он услышит ее. Он и весь сенат!
– Хорошо! Ты нравишься мне, старик. И когда убийца предстанет перед императором и сенатом, повесьте ему на шею этот кошелек и спросите Хрисафия! узнает ли он его? Феодосию же скажите, так говорит Аттила, сын Мунчука: "Ты, Феодосии, и я, мы имеем между собою общее - благородное происхождение. Но Аттила сохранил и умножил блеск своих предков, ты же, Феодосии, омрачил славу. Ты сделался не только данником Аттилы, но и постыдным образом, в заговоре с другими, задумал убить его. Как низко пала гордость римлян! Помню еще с детства: с трепетом произносили мы имена Рима, Цезаря, Императора! "Что значат эти слова?" - спрашивал я отца. - "Молчи! - отвечал он. -Ими шутить нельзя. Первый Цезарь был Бог на земле, и его преемники наследуют его могущество и славу. Император - значит властелин могущества и величия всего земного". А теперь? Два цезаря молят гуннов о мире и в то же время тайно подстрекают его один против другого. Они покупают мир золотом и позором. И эти же римляне дерзают еще изображать себя господами, а гуннов -рабами! В пылавшем Милане нашел я в столовой цезарского дворца картину, искусно ставленную из мелких пестрых камешков. Что же она собою представляла? Император Валентиниан во всей победоносной славе сидит на троне в Равенне, а перед ним во прахе склоняются варварские цари, высыпая к его ногам полные щиты золота. Две фигуры на переднем плане, на затылок которых он наступает ногами, одеты в гуннскую одежду, и в них я узнал… брата Бледу и себя! Я уже занес топор, чтобы разбить это лживое изображение, когда меня осенила мысль! Смотрите, римляне, вот истина!
