В Радолишках уже много лет проживала известная на всю округу семья шорников Войдылов. Они происходили из мелкопоместной шляхты, и одно это было достаточным основанием, чтобы в городке к ним относились с уважением, а еще они славились в нескольких поколениях, как лучшие шорники. Седла, лейцы или упряжь Войдыл из Радолишек пользовались огромным спросом, хотя порой стоили дороже, чем такой же товар из Вильно. Главой этой зажиточной и уважаемой семьи был Панкратий Войдыло. Его наследниками в мастерской должны были стать сыновья, Юзеф и Каликст, третьего же сына, Зенона, как домочадцы, так и горожане считали неудачником.
Отец готовил его к карьере ксендза. С трудом протолкнул ленивого мальчишку через шесть классов гимназии и определил в духовную семинарию. Однако все труды и расходы были сведены на нет. Напрасно радовалось сердце старика отца, когда сын, к удивлению городка, приехал в сутане как семинарист. Не прошло и года, как Зенона исключили из семинарии. Правда, сам Зенон рассказывал, будто ушел добровольно, не имея призвания, но люди говорили, что причиной его исключения стали водка и женщины. Истинность этих слухов позднее подтвердил своим поведением сам экс-семинарист. Он чаще просиживал в пивной, чем в костеле, а каких женщин навещал на улице Крамной, лучше и не вспоминать.
Зная латынь, он еще мог пригодиться для работы в аптеке. Так, по крайней мере, думал отец, но и здесь он ошибался. Зенон очень быстро бросил работу в аптеке. И об этом ходили разные легенды, проверить которые не удалось, потому что аптекарь из Радолишек, пан Немира, не относился к словоохотливым и к тому же дружил с отцом беспутного шалопая.
И вот однажды, проходя мимо магазина пани Шкопковой в компании нескольких парней в тот момент, когда Марыся закрывала магазин, Зенон остановился и притворно любезным тоном обратился к ней:
— Добрый вечер, панна Марыся! Что слышно хорошего?
— Добрый вечер, — ответила она с улыбкой. — Спасибо.
— И всегда у вас, панна Марыся, неудобства.
— Какие неудобства? — удивленно спросила она.
— Но как же! Пани Шкопкова вроде сообразительная женщина, а о такой вещи не подумает, — сочувственно говорил он.
— О какой вещи?
— А о диване.
— О диване?
— Конечно, о диване. Так прилавок же в магазине узкий и жесткий. Вдвоем, значит, с паном Чинским тяжеловато разместиться. Компания взорвалась громким хохотом. Марыся ничего не понимала, но, почувствовав какую-то подлость, пожала плечами.
