— Грибов на участке очень много, — сказала бабка, — хотела собрать, да потом плюнула. Не до грибов.
Прошло еще несколько дождливых и пасмурных дней. Колька стал бояться ночи, потому что сны ему снились такие страшные, что он просыпался в слезах, а однажды даже замочил постель, не удержался. Мать обнаружила это первая, сделала огромные глаза и позвала бабку. Бабка велела Кольке идти в ванную, сдернула с кровати его простыню и сказала матери:
— Сама понимаешь, о чем речь… Не мне тебя учить.
Мать сжала виски руками и опять пошла звонить кому-то по телефону.
Случилась же эта неприятность вот почему. Колька видел во сне, что он вырос, стал моряком и служит на подводной лодке. Он плыл на огромной глубине и чувствовал море. Оно шумело и со всех сторон обнимало его. Колька успел только подумать, что здесь намного лучше, чем на берегу, как вдруг раздался грохот, и вспыхнул огонь. Лодка развалилась на куски, вода вперемежку с огнем хлынула и сзади, и спереди. Колька почувствовал, как запекло сначала в голове, потом в самом низу живота. Он начал барахтаться в этой огненной воде и звать на помощь. Звал он всех на свете людей, которых знал по именам, но людей этих было не так много, и вскоре Колька начал просто кричать “мама”, хотя думал он не о Вере, а о ком-то другом. Ему казалось, что если он еще немного продержится и будет звать маму, она услышит его и отзовется. Он почему-то знал, что мама его далеко, не только в другом городе или даже в другой стране, но где-то гораздо дальше и для того, чтобы она его услышала, надо кричать громко-громко и очень просить при этом, чтобы им с мамой помогли. Кого просить, он тоже не знал, но Тот, которого нужно было просить, понимал, что Колька не знает Его имени и не обижался на это.
В конце концов, в животе что-то лопнуло, и произошла неприятность.
Вечером пришел отец. Наверное, до этого он позвонил и сообщил, что придет, потому что бабка вымыла всю квартиру и наготовила очень вкусных — судя по запахам — вещей. Вера ей не помогала, только сидела перед зеркалом и красилась. Накрасившись, она смотрела на себя, как на чужую, потом вскрикивала и бежала в ванную смывать все, что накрасила. К восьми часам она все-таки накрасилась окончательно, и щеки у нее стали такими розовыми и блестящими, словно на них наклеили конфетные бумажки.
Отец пришел чужой и невеселый. На голове у него была маленькая клетчатая кепочка, и он, видно, отпускал бороду, потому что из подбородка лезла густая щетина, похожая на срезанные в поле толстые стебли сорняков.
