Джимми следил за своим внешним видом, это бросается в глаза. После стольких часов в тесной машине джинсы на нем — без единой морщинки, словно кто-то хорошо постарался отпарить их по всем правилам под утюгом. Ботинки на ногах — из змеиной кожи и явно стоили бешеных денег. Они любовно ухожены — случись кому-нибудь пролить на такие ботинки пиво или поднять ненароком рядом пыль, это даром не пройдет, можно сразу сказать по блеску начищенной кожи. Или просто по одному взгляду на лицо этого Джимми. Живой ли, мертвый, он таков, как есть, — такой, с каким лучше не связываться. Салли отступает назад от машины. Она побоялась бы остаться с ним наедине. Боялась бы, что скажешь слово не так, и он взорвется, — и что ей тогда делать?
— По виду судя — не сахар.
— Что ты, какое там! — говорит Джиллиан. — Но только когда выпьет. А так — вот именно сахар, хоть в чай клади. Высший сорт — правда, кроме шуток. И вот у меня родилась идея, как не допускать его до скотского состояния, — я стала каждый вечер подмешивать ему в еду немного паслена. От этого, раньше, чем он напьется, его начинало клонить ко сну. И чувствовал он себя вполне нормально, только все это, должно быть, понемногу накапливалось у него в крови и разом подкосило в какой-то момент. Мы там сидели, на стоянке для отдыха, — он как раз шарил в бардачке, искал зажигалку, которую я в прошлом месяце купила ему на блошином рынке в Сидоне, — потом вдруг как перегнется вперед, а разогнуться не может. А потом и дышать перестал.
У кого-то во дворе надрывается лаем собака; хриплый, остервенелый лай начинает уже вторгаться к людям в сон.
— Надо было позвонить тетушкам. Спросить насчет дозировки, — говорит Салли.
— Тетки меня терпеть не могут. — Джиллиан ерошит себе волосы, пытаясь придать им объем, но они при такой влажности все равно обвисают. — Я ни в чем не оправдала их надежд.
— Я тоже, — говорит Салли.
Салли считала, что она, по мнению тетушек, не представляет большого интереса, так как слишком заурядна. Джиллиан полагала, что она, на их взгляд, вульгарна. Вот почему девочки всегда ощущали шаткость своего положения у теток. Жили с сознанием, что надо думать, что говоришь, и знать меру, пускаясь откровенничать. Они, уж конечно, ни разу не заикнулись тетушкам о том, как боятся грозы, словно, после кошмаров по ночам, больных животов и высокой температуры, аллергии на то и на се, такая новость, как навязчивые страхи, могла стать последней каплей, тем более что тетушки никогда особо не убивались, что у них нет детей. Одна новая жалоба — и как знать, не побегут ли тетушки доставать их чемоданы, убранные когда-то на чердак, и хоть покрытые пылью и паутиной, но сделанные из итальянской кожи и вполне еще пригодные к употреблению. Поэтому своим сокровенным Салли и Джиллиан делились не с тетушками, а друг с другом. Шептали, что ничего страшного не случится, если, например, успеть за тридцать секунд досчитать до ста. Или если залезть с головой под одеяло, или набрать воздуху и не дышать, пока гремит гром.
