Он поставил машину в конце бульвара Ричард-Уоллес, возле последних домов — у самой Сены, неподалеку от моста Пюто, — и вышел. Дождавшись, пока он свернет на бульвар Жюльен-Потен, я расплатился с шофером.
— Желаю удачи, — сказал он. — Будьте осторожны…
И, направляясь за Степой к бульвару Жюльен-Потен, я не сомневался, что таксист провожает меня взглядом. Может, он боялся за меня.
Смеркалось. По обеим сторонам этой узкой улицы тянулись ряды безликих домов, построенных между двумя войнами, образуя как бы один сплошной бесконечный фасад. Степа шел впереди, метрах в десяти от меня. Он свернул направо, на улицу Эрнест — Делуазон, и вошел в бакалейную лавку.
Вот теперь-то и следовало с ним заговорить. Мне это казалось невероятно трудным, я был слишком застенчив и к тому же боялся, что он примет меня за сумасшедшего, — я, конечно, начну заикаться, что-то бессвязно бормотать… Вот разве что он сразу узнает меня, и тогда, может быть, мне придется только слушать.
Он вышел из лавки с бумажным пакетом в руках.
— Месье Степа де Джагорьев?
На его лице выразилось крайнее изумление. Мы оказались одного роста, стояли лицом к лицу, и от этого я смутился еще больше.
— Он самый. А с кем имею честь?
Нет, он не узнавал меня. По-французски он говорил совсем без акцента. Теперь мне надо было набраться мужества.
— Я… я уже давно хочу с вами встретиться…
— Почему, месье?
— Видите ли… я… пишу книгу об эмиграции… Я…
— Вы русский?
Уже второй раз мне задают сегодня этот вопрос. Шофер такси тоже спрашивал. Кто знает, может, когда-то я и был русским…
— Нет.
— И вы интересуетесь эмиграцией?
— Я… я пишу книгу об эмиграции. Понимаете… один человек… он… посоветовал мне встретиться с вами… Поль Зонахидзе…
— Зонахидзе?
Он произнес эту фамилию на русский манер — очень мягко, словно листья прошелестели на ветру.
— Грузинская фамилия… Не знаю…
Он нахмурился, силясь вспомнить.
— Зонахидзе… нет…
— Мне очень неловко беспокоить вас, месье, но позвольте задать вам несколько вопросов.
— Прошу вас, с превеликим удовольствием…
Он как-то печально улыбнулся.
— Эмиграция — трагическая тема… Но почему вы называете меня Степой?
— Я… не…
— Большинства людей, которые так меня звали, уже нет в живых. Остальных можно буквально по пальцам пересчитать.
— Видите ли, этот Зонахидзе…
— Да я его не знаю.
— Вы позволите… задать вам… несколько вопросов?
— Конечно. Может, поднимемся ко мне? Поговорим там…
Пройдя по бульвару Жюльен-Потен, миновав ворота, мы пересекли сквер, окруженный домами. Поднялись на деревянном лифте с двустворчатой решетчатой дверцей. Из-за нашего роста и тесноты лифта нам пришлось наклонить головы и отвернуться друг от друга, чтобы не столкнуться лбами.
