— Что ж это я приобрел, братцы? — спросил я матросов. — Ну-ка, сыщите мне покупку!
Рыбешка была на решетке под ногами у гребцов, с немалым трудом ее в тесноте и темноте изловили и поднесли мне. Это была минога.
— К чертям такие подарочки! — воскликнул я. — За борт, сей же миг!
Миножка полетела в воду.
Ожидание оказалось недолгим — из воды выкинули рыбину покрупнее, так что и найти ее было легче.
— Сырть, — определил купец. — Здешние жители ее вимбой зовут. Рыба вкусная, можно бы и оставить.
— Она всяко-разно дороже, чем одна жалкая минога, — рассудил я.
— Стало быть, о ценах там, внизу, понятие туманное, но о том, что деньги на рыбу меняют, здешним чертям известно. И деньги им, очевидно, для чего-то нужны.
Пока я совершал эти финансовые операции, Бахтин убедился, что развернуть «Бешеное корыто» ему не удастся.
Он прогнал от себя самым непристойным образом сунувшегося с утешениями Ванечку Савельева и приказал заряжать единорог. Одному Богу ведомо, что бы мы получили из-под воды в ответ на полупудовое ядро. Всякая попытка удержать Бахтина была заранее безнадежна. Потому я отважился на следующий шаг.
В кивере моем, кроме всякого мелкого имущества, была также серебряная ложка. Я достал ее и кинул в воду. Ложек я, если мы выберемся живыми из заколдованной протоки, куплю себе несколько дюжин, а выманить со дна того, кто засел внизу, следовало поскорее.
Я не представлял себе, как вступлю в переговоры с тварью, хватающей весла зелеными чешуйчатыми лапами, однако я был гусар, хоть и отставной, Александрийского полка. За наши черные ментики и доломаны враги прозвали нас «гусарами, смерти», и мы всерьез подумывали о том, чтобы украсить мундиры наши знаком «адамовой головы» — черепом с костями. Согласитесь, гусар-александриец, видавший смерть в лицо, не имел права трусить и отступать. А тем более — отступать в присутствии флотских.
В ожидании ответа подводных жителей я потребовал себе фонарь.
Смелость моя передалась матросам. Они не шарахались от борта, как следовало бы в ожидании нечистой силы, а передали мне фонарь и молча смотрели в то место, где ушла в воду моя ложка.
Очевидно, ложка вызвала на дне смятение. Может статься, ее и на зубок пробовали. Или устроили военный совет: для какой надобности сей странный предмет служит? Сомнительно, чтобы на дне протоки варили щи и кашу, а потом хлебали их ложками. Единорог был заряжен, и Бахтин в последний раз посылал поискать ветра в поле благоразумного Иванова, когда из воды высунулась бочка. Она чуть приподнялась, я осветил ее и увидел просверленные в боках дырки.
