Она успешно овладевала греческим, хотя и несколько путалась в произношении, так как Дженни и Сэнди объясняли его неодинаково, по очереди делясь с ней накопленными за неделю знаниями. Но она была твердо намерена присутствовать и участвовать в новой жизни своих любимиц и просто игнорировала то, что в их новых делах казалось ей неразумным или выходило за сферу ее влияния.
Она заявляла: «Говорить, что прямая линия — это кратчайшее расстояние между двумя точками или что круг — это фигура на плоскости, ограниченная одной линией, все точки которой равноудалены от фиксированного центра, остроумно. Но не более того. Все и так знают, что такое прямая линия или круг».
В конце первого семестра после экзаменов мисс Броди ознакомилась с условиями предложенных девочкам задач и с величайшим презрением зачитала вслух наиболее уязвимые места: «Мойщик окон несет стандартную лестницу весом в 60 фунтов и длиной в 15 футов, к одному концу которой подвешено ведро с водой, весящее 40 фунтов. На каком расстоянии от конца лестницы он должен держать ее, чтобы нести свой груз горизонтально? Где центр тяжести груза?» Прочитав эти вопросы, мисс Броди еще раз взглянула на текст задачи, как будто хотела показать, что не верит собственным глазам. Она не раз давала девочкам понять, что умение решать подобные задачи никак бы не пригодилось Сибил Торндайк, Анне Павловой и покойной Елене Троянской.
Но члены клана Броди в целом пока что по-прежнему пребывали во власти ослепляющего восторга от новых предметов. В последующие годы все было уже не так; язык физики, химии, алгебры и геометрии утратил первоначальную новизну, и эти науки превратились в отдельные области обыденной жизни со своей собственной привычной скукой, стали тяжелой работой. Даже Моника Дуглас, впоследствии проявившая прекрасные способности к математике, никогда не была так восхищена собой, как в тот день, когда впервые вычла «x» из «y», а результат ещё раз вычла из «a»; никогда потом у нее не было такого счастливого лица.
Роз Стэнли на уроках биологии в первом семестре увлеченно резала червей пополам, а спустя два семестра ее трясло от одной мысли об этом, и она бросила биологию. Юнис Гардинер открыла для себя промышленную революцию и настолько увлеченно анализировала все ее «за» и «против», что преподававшая историю вегетарианка с левыми взглядами начала возлагать на нее большие надежды, которые рухнули через несколько месяцев, когда Юнис переключилась на чтение романов из жизни Марии Стюарт. Сэнди с ее плохим почерком часами выписывала аккуратные строчки греческих букв, а Дженни с не меньшей гордостью зарисовывала лабораторное оборудование в тетрадь по химии. Даже глупая Мэри Макгрегор и та была поражена, что понимает «Галльскую войну» Цезаря, не ставившую пока в тупик ее ущербное воображение, — орфография и произношение языка Цезаря были для нее легче, чем в английском; но в один прекрасный день из обязательного сочинения Мэри неожиданно выяснилось, что, по ее представлениям, этот документ датируется эпохой Самюэла Пипса, а потом Мэри еще раз утвердила за собой славу бестолковой дурехи, под пытками наводящих вопросов поведав чуть не лопнувшему от смеха миру, что латынь и стенография — одно и то же.
