и оно смяло и раздавило меня, и насмехалось надо мной, потому что вся эта прошлая штуковина с медиатором была лишь уловкой, целью которой было заставить меня отправиться в новое путешествие, чтобы эта тварь смогла меня сожрать.
Помнишь Зубкоффа, моего бывшего соседа по комнате? Он учился на медицинском. Не выходил из своей комнаты и зубрил уроки. Мы прозвали его «Волшебным грибом», вспомнил? Он вдруг свалился на меня как снег на голову. Теперь Зубкофф ученый, занимается исследованиями. Я принимал участие в одном его эксперименте, посвященном тому, как наркотики влияют на творческий процесс.
Ты никогда не задумывался над тем, как работает головной мозг? Ну, скажем, откуда приходят мысли? Я имею в виду, откуда они приходят? Совершенно новые мысли, вроде теории относительности или использования перспективы в живописи. Или почему одни люди ну просто жутко творческие натуры, а другие за всю свою жизнь ничего не могут придумать? Ну да ладно, поскольку ты — это ты и, возможно, у тебя этот вопрос вообще никогда не возникал.
Но меня он всегда зачаровывал, этот главный вопрос всех вопросов, и, помимо того, что мне отчаянно хотелось вернуться к медиатору, я еще хотел узнать, что будет дальше. Я имею в виду, с западным искусством. Я до сих пор не могу поверить, что все это в конечном счете свелось к тому ничтожеству, каким оно выглядит сейчас: к огромным гротескным статуям героев комиксов, к обоям и музыкальным автоматам, к маринованным трупам, к горам пакетов с грязным бельем в углу белой комнаты и подписью «Это петух». Конечно, ты можешь сказать: «Что ж, все проходит». В Европе на тысячу лет перестали отображать искусством жизнь, а затем начали снова. По всему миру сердцевиной литературы были стихотворные эпосы, а затем их перестали писать. Так может быть, то же самое происходит и с традиционной живописью, на холсте, масляными красками. И теперь у нас есть кино. Но потом ты вынужден задать вопрос: почему рынок произведений искусства такой огромный? Люди хотят покупать живопись, а доступен им лишь этот жуткий мусор. Должен быть какой-то способ, чтобы тебя не смыло безжалостным потоком новшеств, как метко выразился Кеннет Кларк.[10] И как всегда говорил мой отец.
Я имею в виду, что на самом деле тебе придется задаться вопросом, почему мы любим старых мастеров — потому, что они старые и редкие, то есть являются выгодным вложением капитала, или же потому, что они дают нам что-то бесценное, непреходящее, вечное? И если второе, то почему мы не продолжаем заниматься тем же самым? Ну хорошо, сейчас все забыли, как рисовать, и все же…
