Из всех разговоров вокруг этой поездки мне стало ясным, что в Среднюю Азию Бухарин ехал в настроениях глубокого пессимизма, упиравшегося в нежелание жить. Прямо этого Бухарин мне не говорил, но его рассказы подводили именно к такому выводу. Кончать жизнь самоубийством он не хотел — это было в каком-то смысле признанием своего поражения. И мысль его вертелась вокруг вопроса, как уйти из жизни, чтобы это не было открытым самоубийством. Он, как говорится, "испытывал судьбу": ходил по грани, откуда было легко сорваться. История с размытой тропинкой была именно таким "испытанием судьбы". Смерть не пришла — не по отсутствию воли к ней у всадника. Горный конь пронес Бухарина там, где боялись проходить серны… А здоровый оптимизм, которого было так много у пограничника, пробил брешь в настроениях Бухарина. К оптимизму он пришел через веру в человека, но не человека вообще, а в нового человека, воспитанного советской диктатурой, но оставшегося человеком, не превратившегося в винтик чудовищной машины. Как-то, в связи именно с этими рассказами о поездке на Памир, Бухарин развил мне целую теорию, которую я бы назвал теорией человеческого потока:
"Жить у нас, конечно, трудно, очень трудно, — приблизительно так говорил он, — и вы, например, приспособиться к ней не смогли бы. Даже нам, с нашим опытом этих двух десятилетий, часто бывает невмоготу. Спасает вера, что развитие все же идет… Несмотря ни на что… Это как поток, который загнан в гранитные берега. Если кто из потока высовывается, его подстригают — и Бухарин сделал жест двумя пальцами, изображая, как стригут ножницами, — и русло ведут по самым трудным местам, но поток все же идет вперед, в нужном направлении. И люди в нем растут и крепнут и строят новое общество…"
В эту его теорию человеческого потока составными частями входили и концепция "пролетарского гуманизма", и идея советской конституции — не только мысль, которая принадлежала Бухарину, но и составление которой было делом его рук. Во время рассказов о ней Бухарин вынул из кармана самопишущее перо и, показывая его мне, сказал:
"Смотрите внимательно: им написана вся новая советская конституция, текст которой скоро будет опубликован. От первого слова и до последнего. Всю работу нес на себе я один — только Карлуша (Радек) немного помогал. В Ваш Париж я смог приехать только потому, что вся эта работа уже закончена, все важные решения уже приняты. Теперь шлифуют текст… А в русле этой новой конституции людскому потоку будет много просторнее… Его уже не остановить — и не угнать в сторону!"
