Жена Позднякова знала об истории, которая с ним приключилась. И мужу своему не верила. Конечно, она этого мне не сказала, но я видел, что она ему не верит и не жалеет его. Вообще Анна Васильевна Желонкина показалась мне человеком, раз и навсегда усвоившим, что жалость унижает человека. Лицо у нее было грубоватое и красивое, хотя твердые, прямые морщины у глаз и крыльев носа уже наметили тот зримый рубеж, перевалив за который, красивая женщина сразу превращается в величественно-каменную старуху.
И от старания не показать мне, что ей не жалко завравшегося, бестолкового мужа, и от стыда за его позорное поведение Анна Васильевна хотела придать всей этой истории этакий анекдотический характер: мол, по существу, сказать ничего не могу, но в подобных вопросах можно было бы проявить сочувствие и понимание — с кем из вас, мужиков, такое не может приключиться? Для убедительности она помахивала в воздухе маленькой деревянной указочкой, и, завершая ее последний ответ, который одновременно был укоризненным вопросом ко мне, указочка описала петлю и проткнула в воздухе точку — действительно, с кем из нас, мужиков, не может приключиться такое?
Я поймал конец указочки, прижал ее к столу и ласково сказал:
— Анна Васильевна, мне кажется, вы не улавливаете, о чем я вас спрашиваю…
— А что?
— А то, что с нами, мужиками из милиции, это никогда не должно приключаться. А если приключается, то за это отдают под суд. И как раз в этом положении сейчас находится ваш муж. Понятно?
Она высвободила указочку из-под моего пальца и постучала по столу, и я видел по ее лицу, что гораздо охотнее она бы стучала по моему лбу. Только гораздо сильнее — лучше всего с размаху. Все-таки она постучала по столу и сказала:
— Мне-то понятно. Боюсь только, что это вы не улавливаете — я вам уже сказала, что наша семья фактически распалась несколько лет назад. Ничего вам плохого о Позднякове сказать не могу.
— А хорошего?
— Хорошее о нем у вас надо спрашивать — вы его, наверное, чаще видите…
Когда я вошел в кабинет со стеклянной табличкой «К.х.н. А. В. Желонкина», Анна Васильевна занималась с дипломниками. Она попросила меня подождать и минут пять втолковывала задумчивому студиозу, что радикал, диметиламинопропил, в условиях сублимации из ортопозиции, минуя метапозицию, незамедлительно перейдет в парапозицию, ослабнет углеродная связь, и радикал будет замещен свободным атомом азота. Что дальше? Вещество мгновенно развалится. При этом она все время водила указочкой по схеме, на которой была изображена огромная молекула, похожая на грубо оборванный кусок пчелиного сота, и приговаривала:
