— Слушай, Володька, ты же говорил, что твой хивинец на Лиговке живет.
За два дня размолвка как-то сама собой забылась, и друзья болтали по-прежнему непринужденно.
— А что вам, господин граф, обязательно азиат-с необходим? — Володька знакомо скалил зубы. — Уж не неравнодушны ли вы…
Александр смутился:
— Да нет, мне лично все равно. Но я — то думал…
— Мне тут более приличного знахаря порекомендовали. Никакой азиатчины — истинный друид. Знаешь, эти ирландские колдуны… Древесные гороскопы, белые балахоны, жертвоприношения… Стоунхендж…
— Стоунхендж — в Англии.
— Что-что?
— Я говорю: Стоунхендж находится в Англии.
— А какая разница?
Александр неопределенно пожал плечами:
— Надеюсь, хоть в жертву он меня не принесет?…
— Трус! — фыркнул штаб-ротмистр. — Ага, вроде бы приехали.
“Вятка” плавно свернула под арку, в замусоренный дворик-колодец, безликий, как и большинство питерских дворов, и остановилась у неприметного подъезда. Александр потянул ручку двери.
— Третий этаж, квартира номер двадцать семь.
Уже совсем было покинувший машину Александр плюхнулся обратно на сиденье и повернулся всем телом к Бекбулатову:
— А ты что, со мной не пойдешь?
Володька зашелся хохотом:
— А за ручку тебя не подержать? Ты что, к венерологу идешь, что ли?
Александр снова пожал плечами:
— Нет, но я думал, ты меня представишь этому знахарю.
— Да я его знаю столько же, сколько и ты. Я же тебе только что объяснял: мне его самому только вчера посоветовали. По знакомству. Понял?
— Странные же у тебя знакомства, — заявил Бежецкий, обиженно хлопая дверью.
* * *
Дверь с потемневшей медной табличкой “Алсенс Карл Готфридович. Доктор медицины” открыла симпатичная горничная в коротеньком платьице с передником и в кружевной наколке на белокурых стриженых волосах. Выслушав Александра, она приветливо улыбнулась и, отступив в глубину прихожей, игриво поманила его за собой.
Следуя за своей прелестной проводницей в глубину неожиданно огромной квартиры, ротмистр поймал себя на мысли, что не может отвести взгляд от обтянутых черными сетчатыми чулками точеных ножек и крепких, как яблоки, ягодиц, играющих под чисто символическим подолом, едва их прикрывающим. Да, что ни говори, горничная у старого хрыча, как говорится, что надо! А с чего, собственно, он взял, что господин Алсенс — старик? Может быть, это мужчина в самом соку, сердцеед и прочая, и прочая, и прочая.
За этими размышлениями Бежецкий не заметил, как они с провожатой миновали пару дверей и остановились у третьей. Горничная почтительно постучала, выслушала докторский рык из-за двери и что-то прощебетала на совершенно незнакомом Александру языке, подобно финскому, изобиловавшем протяжными гласными. Выслушав ответ, кивнула и, отворив дверь, снова одарила ротмистра ослепительной улыбкой:
