– Бога ради, снимите эти очки, – сказал он. – Я не собираюсь бриться.
– Бриться?
– Я и так смотрю на себя в зеркало два раза в день, с меня этого хватит.
Она покорно сняла очки, и он увидел ее глаза – карие, невыразительные, неотличимые от глаз других испанок, которых он знал. Она сказала:
– Не понимаю…
– Да я уж и сам не помню, что сказал. Правда, что вы замужем?
– Да.
– И как вам это нравится?
– По-моему, это все равно как если бы я надела платье другой девушки, а оно на меня не лезло, – сказала она.
– Зачем же вы это сделали?
– Он так хотел на мне жениться. Из-за денег, когда он умрет, чтобы они не пропали. А если будет ребенок…
– Вы уже и об этом позаботились?
– Нет.
– Что ж, вам теперь все-таки лучше, чем у матушки Санчес.
– Тут все по-другому, – сказала она. – Я по девочкам скучаю.
– А по мужчинам?
– Ну, до них-то мне какое дело?
Они были одни на длинной набережной Параны; мужчины в этот час работают, женщины ходят за покупками. Здесь на все свое время: время для Параны – вечер, тогда вдоль нее гуляют молодые влюбленные, держась за руки, и молчат.
Он спросил:
– Когда вам надо быть дома?
– Capataz [старший рабочий (исп.)] в одиннадцать зайдет за мной к Чарли в контору.
– А сейчас девять. Что вы до тех пор собираетесь делать?
– Похожу по магазинам, потом выпью кофе.
– Старых друзей навестите?
– Девочки сейчас спят.
– Видите тот дом за деревьями? – спросил доктор Пларр. – Я там живу.
– Да?
– Если хотите выпить кофе, я вас угощу.
– Да?
– Могу и апельсиновым соком.
– Ну, я апельсиновый сок не так уж и люблю. Сеньора Санчес говорила, что нам нельзя пьянеть, вот почему мы его пили.
Он спросил:
– Вы пойдете со мной?
– А это не будет нехорошо? – сказала она, словно выспрашивала у кого-то, кого давно знает и кому доверяет.
– У матушки Санчес это же не было плохо…
– Но там надо было зарабатывать на жизнь. Я посылала деньги домой в Тукуман.
– А как с этим теперь?
– Ну, деньги в Тукуман я все равно посылаю. Чарли мне дает.
Он встал и протянул ей руку:
– Пошли.
Он бы рассердился, если бы она заколебалась, но она взяла его за руку все с той же бездумной покорностью и пошла через дорогу, словно ей предстояло пройти всего лишь по дворику сеньоры Санчес. Однако войти в лифт она решилась не сразу. Сказала, что никогда еще не поднималась в лифте – в городе было не много домов выше чем в два этажа. Она сжала его руку – то ли от волнения, то ли от страха, а когда они поднялись на верхний этаж, спросила:
– А можно сделать это еще раз?
