С. Х. В. А. Т. К. А. | страница 61
— Где они? — спросил Огонек, и Красавчик повел рукой в сторону дома.
— В карты режутся. А меня Боцман дежурить оставил, — с детской обидой добавил он.
— Одноногий жив? — уточнил Филин.
— Жив, что ему сделается.
— Скальпель ему может сделаться, — проворчал главарь и, оттолкнув Красавчика плечом, зашагал к лесопилке.
Дом делила пополам кирпичная стенка с глухой железной дверью. В просторном светлом помещении было три окна, большой стол, лавки и лежанки. В древнем комоде хранились стволы и боеприпас, в подполе, куда вел люк, — съестное. В углу уютно гудела печка, на столе горела масляная лампа. Здесь всегда было тихо и покойно, всегда чисто, приятно пахло, а за окнами нежно шелестели молодые березы.
Боцман с Гадюкой, сводным братом Красавчика, без азарта играли в карты. Бандиты подняли головы, и Филин с порога спросил, показав на железную дверь:
— Скальпель?
— Там, — кивнул Боцман, вставая. — Здорово, командир. Как съездил?
Филин уже шагал к двери.
— Как Одноногий?
— Да вон как раз Скальпель над ним работает. Будто в подтверждение из-за стены донесся вой.
— Он его доконает щас. — Филин толкнул дверь и шагнул дальше, оглянувшись на Лысого со Шрамом. — Вам туда нельзя, здесь ждите.
Жердь с Огоньком тоже остались, а Боцман и Гадюка вслед за главарем вошли на обратную сторону.
Бандиты к такому уже привыкли, но на свежего человека эта особенность их схрона всегда производила неизгладимое впечатление. Вторую половину дома окружал старый лес, сквозь единственное залепленное паутиной окно лился тусклый, какой-то мшистый, неприятный свет. Он словно материальная субстанция — густая, вязкая, плесневелая — втекал в комнату, наполняя ее собой, мешая дышать, залепляя рот, уши, глаза. На обратной стороне все звуки были глуше, запахи — резче, боль — мучительнее. Время здесь тянулось медленно и уныло, а жизнь присутствовала только в виде вяло шевелящихся по углам мохнатых пауков да синих навозных мух — и еще в виде Скальпеля. Единственный из банды, он спал в этой части дома, на штабеле досок в углу, подложив под голову мятый черный чемодан со своими инструментами. Потолок, вроде бы расположенный на той же высоте, что и в светлой половине, казался ниже, он давил, так что все время хотелось пригнуться, а еще лучше — выскочить из сумрачной части схрона поскорее и никогда не возвращаться. Пол усеивали темные пятна, сквозь щели проросла бурая трава, на стенах висели кривые вилы, треснувшие тележные колеса, ржавые подковы, обломки кос, ножи и топоры. Никто никогда не пытался открыть окно в торцевой стене, никто даже не выглядывал в него. Тихие-тихие звуки доносились снаружи: скрип, шелест, редкое постукивание и стрекотание… Лучше не видеть тех, кто стучит и стрекочет в корявых черных ветвях, вдруг они тоже посмотрят на тебя и вы встретитесь взглядами?