Вторую рюмку, по предложению младшего юноши, «саданули», третью «вдолбили», и так они развлекались этой невинной игрой до тех пор, пока графинчик ни опустел, а юноши — ни наполнились до краев.
Отец приблизился к ним, дружелюбно хлопнул старшего по плечу и сказал:
— Ах, господа! Я так вам благодарен… Вы, так сказать, кладете основание… Почин, как говорится, дороже денег. Разрешите мне по этому случаю угостить вас бутылочкой вина за мой счет.
Старший юноша не прекословил. Кивнул головой и сказал:
— Царапнем. Как ты думаешь?
Младший согласился с тем, что «рассосать» бутылочку вина «недурственно».
Он показался мне тогда образцом благодушия, веселья и изящного балагурства.
Юноши выпили вино и, когда спросили счет за съеденное и выпитое раньше, отец категорически воспротивился этому.
— Ни за что я этого не позволю, — твердо сказал он. — Будем считать, что вы мои гости.
— Да как же так, — простонал младший, хватаясь за воспаленную голову. — Это как будто не того…
— Мм… да-с, — поддержал старший. — Оно не совсем «фельтикультяпно».
Отец, наоборот, нашел в своем поступке все признаки этого джентльменского понятия, и юноши, одарив Алексея двугривенным, ушли, причем походка их поразила меня своей сложностью и излишеством движений. Два ряда столов указывали им прямой фарватер, выводивший на широкое открытое море — на улицу, но юноши, как два утлых суденышка, по терявших руль, долго носились и кружились по комнате пока один ни сел на мель, полетев с размаха на стол, а другой, пытаясь взять его на буксир, рухнул рядом.
Мощный Алексей снял их с мели, вывел на улицу и они поплыли куда-то вдаль, покачиваясь и стукаясь боками о стены…
Глава IV. Печальные дни.
Лето прошло и осень раскинула над городом свое серое, мокрое крыло. Пыль на нашей улице замесилась в белую липкую грязь, дождь тоскливо постукивал в оконные стекла, в комнатах было темно, неуютно, и казалось, что мир уже кончается, что жить не стоит, что над всем пронесся упадок и смерть.
Память моя сохранила лица и наружность всех посетителей, перебывавших в «карнавале»… С начала его основания, их было семь человек: два старых казначейских чиновника, хромой провизор, околоточный, управский служащий, помещик Трещенко, у которого сломалась бричка, как раз против нашего ресторана и неизвестный рыжеусый человек, плотно пообедавший и заявивший, что он забыл деньги дома в кармане другого пиджака. Этот человек так и не принес денег: я решил, что или у него сгорел дом, или воры украли пиджак, или, попросту, его укокошили разбойники. И мне было искренно жаль рыжеусого неудачника.
