У Шарлотты были совсем иные друзья, никакого сравнения. Они являлись регулярно шумной толпой человек по пять, по шесть и просиживали до обеда, ужина и даже до глубокой ночи. Лучшие подруги Шарлотты заглядывали к ней каждый день, а если не могли прийти, звонили, ибо Шарлотта, не спросив Марию, установила в гостиной телефон. Мария ничего не имела против телефона per se, по ней — он что есть, что его нет, но переговорное устройство в гостиной доставляло ей неудобства, поскольку снабжало Ронни дополнительным способом контактировать с ней. Ронни учился в Баллиоле. До установки телефона он довольствовался тем, что ежедневно навещал Марию либо посылал ей что-нибудь — цветы, например, которые она никогда не ставила в своей комнате, или шоколад, который она отдавала Шарлотте, или привет, который никак нельзя было употребить. Теперь же Ронни звонил по крайней мере раз утром, дважды днем и семь раз вечером, упорно приглашая Марию в гости, на концерты, в кино, театр или поужинать.
— Ты очень жестока с этим парнем, — заявила Шарлотта однажды вечером, глядя, как Мария кладет трубку.
— На самом деле он мне нравится, — ответила Мария. — Если бы он согласился стать моим другом, все было бы отлично. Но он постоянно нудит про любовь.
— Разве это плохо! — воскликнула Шарлотта. — Знаешь, по-моему, он к тебе неровно дышит.
Теперь вы имеете представление о ее навыках психоанализа. Проницательность Шарлотты заслужила шумное одобрение ее подруг, их в гостиной сидело трое.
— А может быть, Мария сама к кому-нибудь неровно дышит, но не признается.
Послышалось хихиканье.
— Ну скажи, Мария, кто он?
— Никто, — ответила Мария.
Разговор свернул на мужчин, к которым присутствующие дышали с разной степенью неровности.
— Филип очень красивый. Жаль, уши у него слишком маленькие.
— Джон довольно симпатичный. Жаль, брови у него сходятся на переносице.
— Морис очарователен. — Жаль только, что у него лишний палец на руке.
Впрочем, поначалу Шарлотту, как и Марию, молодые люди мало заботили. Романтичностью она не отличалась. Куда больше ее занимало развитие отношений с преподавательницей, женщиной за тридцать, чья судьба, утверждала Шарлотта, была неразрывно связана с ее судьбой.
— Мария, сегодня у нас с мисс Боллсбридж состоялся чрезвычайно волнующий разговор, — призналась она как-то вечером.
— Да? И о чем вы говорили?
— О носках для хоккейной команды, надо заказать новые. Но не слова так меня взволновали. Взгляды. В том, как мы смотрели друг на друга, было столько смысла! Например, я подумала: «Все зашло слишком далеко, хватит топтаться на месте». И бросила на нее взгляд, который говорил: «Мисс Боллсбридж, думаю, вы знаете, о чем я думаю: дорогам, по которым каждая из нас идет по жизни, предназначено слиться в одну». А в ее ответном взгляде я прочла: «Шарлотта, я чувствую и думаю то же, что и ты чувствуешь и думаешь, и чувствую, что ты понимаешь, что я чувствую странную близость, для которой слова — лишь маска». Честное слово! Это был момент, заряженный эмоциями. Я уже собралась сказать ей взглядом: «Мисс Боллсбридж, так вперед, дело только за вами…» Но нас прервали, а потом уже не представилось случая. Она удивительная женщина, Мария. Я чувствую, что если бы она вела меня по жизни, а я вела ее, все получилось бы замечательно. Это бы озарило мою жизнь, понимаешь, что я хочу сказать? Ты хочешь, чтобы твою жизнь озарило?
