Но «Блестящее рондо», презрев все нападки, вскоре снова воспрянуло, и после нескольких тактов молчания о «национальной независимости» любимая тема «То мятеж, мятеж, мятеж... и т. д.» развернулась во всем своем блеске и полнозвучии, когда речь зашла о «национальных гвардейцах, которые стоят целых армий и спасли в свое время свободу». Отрывок доставил слушателям тем большее наслаждение, что в нем выражена совершенно новая мысль, о которой никто даже не подозревал. Единственное, о чем все сожалели, — это о том, что не были упомянуты «рабочие — друзья порядка» и экю стоимостью в три франка.
Вслед за этой ослепительной репризой излюбленной темы мощно вступают басы, начинающие тему Австрии: «Как я того и просил, император австрийский вывел свои войска из Папской области». Эта мелодия кажется некоторой, без сомнения, невольной реминисценцией знаменитой мелодии: «Взгляни-ка, Жан, уходят ли они и т. д.». И тут же снова, снова, снова намек на любимую тему при упоминании государства папы римского, «чей покой не будет более нарушаться». Это совершенство!
Затем идет ария, посвященная Бельгии, в сопровождении английского рожка: и надо признаться, это не самая блестящая часть «Блестящего рондо». Нет, тысячу раз нет, это отнюдь не французская музыка! Напрасно, стремясь исправить положение, композитор ввел непосредственно вслед за арией фанфары, славящие Португалию; эти усилия, вернее, это жонглирование ловкого контрапунктиста не достигло своей цели — не отвлекло внимания. Все повторяли:
— Ба, ба! Слишком много шуму из ничего.
Но что сказать, о, что сказать нам об andante якобы amoroso в следующем далее гимне с барабанным боем в честь Польши, героической Польши!.. Отвратительно!.. Невыносимо!.. Ужасно!.. Как не обрушились своды Палаты от столь пошлых слов, от такого гнусного стиля!..
К счастью, после помпезного возвращения главной темы, в которой автор радуется своим успехам, любимая тема «То мятеж, мятеж, мятеж...» возвещает нам, что: «Неуклонно проводя и впредь действующую политическую систему, мы достигнем того, что родина вкусит благодеяния революции, и оградим ее от новых потрясений и т. д.». Это заключение, к общему удовольствию предвещающее конец «Блестящего рондо», — достойно венчает всю пьесу. Как легко увидеть, невозможно проявить большего разнообразия в разработке всегда одной и той же идеи, и настолько одной и той же, что она выглядит уже идеей навязчивой, подлинной мономанией.
