– Это уже, безусловно, будет решать суд, – сказал Дэйнтри.
– Значит, громкие заголовки в газетах. Еще один закрытый процесс. И при этом никто из непосвященных не будет знать, сколь незначительны и несущественны были утечки. Кто бы это ни был, он не получит сорока лет, как Блейк. Возможно, просидит лет десять, если охрана в тюрьме достаточно строгая.
– Это, безусловно, уже не наша забота.
– Нет, Дэйнтри, но мне эта мысль насчет суда нисколько не нравится. Какого сотрудничества мы сможем после этого ожидать от американцев? А потом, не следует забывать о нашем человеке. Я же сказал вам, он все еще сидит там, у них. Ни к чему нам спалить его – он нам пока еще полезен.
– В известном смысле, – сказал Персивал, – нам лучше было бы, пожалуй, закрыть на это глаза, как делает покладистый муж. Перевести этого типа в какое-нибудь безопасное управление. И поставить точку.
– И стать пособниками преступления? – возмутился Дэйнтри.
– Ну, какое же это преступление, – заметил Персивал и улыбнулся шефу, словно один заговорщик другому. – Все мы совершаем преступления тут или гам, верно? В этом наша работа.
– Беда в том, – сказал шеф, – что данная ситуация похожа на шаткий брак. При таком браке, если любовнику начинает надоедать присутствие сговорчивого мужа, он всегда может устроить скандал. У него есть одно преимущество. Он может выбрать время для удара. А я никаких скандалов не хочу.
Дэйнтри ненавидел несерьезность. Несерьезность в его представлении походила на тайный код, и он не знал, по какой книге этот код составлен. Дэйнтри мог читать телеграммы и донесения с грифом «совершенно секретно», но несерьезность была для него тайной, к разгадке которой он не имел ключа. Он сказал:
– Лично я скорее подам в отставку, чем стану что-то прикрывать.
И он с такой силой поставил стакан с виски на стол, что отлетел кусочек хрусталя. «И это тоже леди Харгривз, – подумал он. – Наверняка это она настояла на хрустале».
– Извините, – сказал он.
– Вы, конечно, правы, Дэйнтри, – сказал Харгривз. – Забудьте про стакан. Пожалуйста, не считайте, что я заставил вас приехать в такую даль, чтобы убедить ничего не предпринимать, даже если у нас будет достаточно улик… Но суд – не обязательно самое правильное решение. Русские в подобных случаях, как правило, не предают своих людей суду. Суд над Пеньковским в моральном плане куда больше укрепил наше положение – его значение было даже преувеличено, причем не только нами, но и ЦРУ. И тем не менее я до сих пор не могу понять, зачем русские это устроили. Жаль, я не шахматист. Вы играете в шахматы, Дэйнтри?
