Начиная от улицы Монмартр и вплоть до улицы Сен-Дени физиономия бульваров резко меняется, несмотря на здания, не лишенные своеобразия, среди которых отметишь великолепный особняк Лагранж, приютивший теперь ковры Обюсона. Напрасно построили дом в вавилонском стиле, как будто бы сделанный из гипса; напрасно кажет свой кокетливый фасадик театр Жимназ; напрасно, точно по мановению феи-волшебницы, явился магазин «Бонн-Нувель», не уступающий по своей красоте венецианскому палаццо; все это потерянные труды!.. Уже не заметно изящества у прохожих, хорошо одетые дамы здесь чувствуют себя неловко, художник и светский лев не отважатся появиться в этих местах. С улиц, прилегающих к воротам Сен-Дени, из предместья Тампль, с улицы Сен-Мартен приходит сюда множество людей провинциального вида, совсем не элегантных, плохо обутых, похожих на торгашей; появляются старики-домовладельцы, буржуа, удалившиеся от дел; совсем иной мир!.. Впрочем, такое явление можно наблюдать и в Петербурге: вся жизнь Невского проспекта сосредоточилась между Морской и Аничковым дворцом. В Париже достаточно пройти один из бульваров, и все меняется. Уже нет смелости в убранстве магазинов, нет роскоши в мелочах, нет богатых витрин, нет всего того, что придает поэтичность бульварам между улицей Мира и улицей Монмартр. Совсем иные здесь и товары; нахальная лавка, продающая все по двадцати пяти су, выставляет свои непрочные товары; уже ничто не подстрекает вашего воображения, которое за несколько шагов отсюда непрестанно находилось в возбужденном состоянии. Контраст столь разительный, что ум не в силах справиться; мысли у вас уже переменились, и если имеются у вас пятифранковые монеты, вы спокойно оставляете их у себя в кармане. А когда вы дойдете до ворот Сен-Дени, которые муниципальный совет уже лет двадцать собирается снести, — о, тогда, невзирая на оригинальность прилегающего обширного бассейна, вы спешите повернуть вспять, если даже вы забрались в эти места по какому-нибудь делу. Этот бульвар являет вашим взорам пеструю картину блуз, рваной одежды, крестьян, рабочих, тележек — словом, перед вами толпа, среди которой платье почище кажется чем-то нелепым и даже предосудительным.
Здесь бездарность муниципальных властей предстает пред вами во всем блеске. В десяти шагах от ворот Сен-Дени уже лет пятьдесят стоит водоем, единственное назначение которого — продажа воды. Ужасающее болото, не проходимое ни в какое время года, разливается грязью метров на двадцать кругом и позорит этот парижский уголок. Зачем это делается? Я требую, чтобы муниципальные советники это объяснили и оправдали. Этот бульвар всегда был средоточием всякой мерзости. Целый век не разрушали здесь стену высотою всего лишь в метр, которая отделяла от бульвара улицу, проходящую внизу. В конце переулка Буа де Булонь находилась лестница, спускаясь с которой знаменитая танцовщица Гимар вывихнула себе ногу. Весь Париж говорил об этом происшествии. После этого случая стена просуществовала еще лет пятьдесят. Если бы Лафайет, которого здесь освистал народ в 1832 году, обвиняя в измене, тогда простудился (его обливали из насоса), то стена еще сто лет простояла бы на том же месте. В Париже несчастья, причиняемые злоупотреблениями, еще более упрочивают злоупотребления. Не зря существует так называемый префект Сены: воду нужно всюду продавать. А почему бы не построить водоразборную будку? Разве мало таких углов, где муниципалитету следовало бы поставить красивые резервуары, вроде того, что стоит на улице Аркад?
