- А что, у тебя, Учитель, тоже низкая?
- Аsk? - с гордостью сказал Зорик с неповторимым одесским акцентом. - У меня самооценка ниже пояса. Иначе я бы не торговал книгами, а заведовал собственным книжным издательством.
- Книжник ты и фарисей. - отмахнулся Макс. - И трепло, к тому же. Думаешь, я смогу уболтать Ритку?
- Старик, попитка не питка, - сказал Зорик с укоризной.
Пообещав, что позвонит позже, Гольф кивнул и двинулся по направлению к метро. По дороге он думал о том, что почти все его приятели, тридцатипятилетние или около того ребята, приехав в Америку, остались холостяками. "Почему они от нас уходят?" - думал он. Они - были русские жены.
У дочери Гольф появился в начале второго. Она жила на съемной квартире. Дина его впустила и тут же исчезла в ванной. А на полу остался, как перо жар-птицы, пояс от ее яркого китайского халата. "Проходи же!" - крикнула она полураздраженно из ванной комнаты, обнаружив его стоящим на прежнем месте посреди прихожей. "Папенций, я тебе ужасно рада, только у меня нет времени". Квартира была еще заспанная. Макс слушал, как журчит вода в раковине и Дина роняет какие-то легкие пластмассовые предметы в умывальник. Вышла она сильно преображен-ной: другие ресницы, волосы, взрослый запах. Он еще немного посидел, побарабанил пальцами по плафону настольной лампы. Потом зашел на кухню, где царил еще больший беспорядок, чем в его душе. Он прикрутил кран, пытающийся, капля по капле, лишить равновесия пагоду чашек и тарелок в умывальнике. Макс даже зачем-то заглянул в холодильник. Там стояла непочатая бутылка шампанского и лежало надкусанное яблоко. Уже на пороге что-то вспомнив, он вернулся в комнату и быстро набрал номер Зорика.
- Слушай, а ты уверен, что все будет нормально? Этот Риткин муж меня не пристрелит из арбалета?
- Он и слов таких не знает, чудак-человек.
- А то, что я сам, без заявки с их стороны?
- Говори, что она вызвала. Рита не выдаст, она боится меня и тебя больше, чем этого козла.
- А то что я русский, не подозрительно?
- А там все слесаря русские, они с местняком не тусуются.
- Что?
- Не общаются с Мексикой.
Гольф помолчал.
- Скажи, ты как считаешь, Леся мне изменяла до развода?
- Я могу только думать и предполагать... - загадочно произнес Зорик. - Это особая статья.
Зорик всегда, когда речь заходила об изменах, выражался очень юридически. У Гольфа, тем не менее, отпустило на душе. Он даже стал насвистывать по дороге на станцию.
Он любил свою жену, и что с того, что эта любовь уже ему не принадлежала? Она была растворена в вещах, осела на страницах вместе прочитанных книг, на календарях, облетающих в гостиной, неприкаянно жила в их взрослой дочери. Это было сильное и почти уже безличное чувство, которое в нем практически не нуждалось. Его любовь в нем не нуждалась. Он и она, его любовь, могли обойтись друг без друга. Одно он хотел выяснить, чтобы окончательно от нее освободиться: была ли Олеся ему верна, продолжала ли любить его последние годы, когда они так бездумно и расточительно ссорились из-за каждой мелочи каждый им отпущенный небом совместный вечер. Если да, то он сможет жить с ней, чтобы без нее. Если нет, то он навсегда останется один, в своей высокой скворечне над океаном, где он будет ночами ворочаться на жестком диване, стареть и слушать, как скрипят ржавеющие железные пружины и стучит будильник сердца.
