- Жена же, как женщина простая, не стала выяснять отношений и выдавать подругу. Подруга повинилась перед ней и - ладно. Моя дурочка собралась в один день и свалила к сеструхе. Она об ту пору уже встретила меня у сеструхи... Хорошая женщина тоже. Вот - живем, воду льем...
Наступила пауза. Дождь хлестал с такой силой, что сучья с треском валились с деревьев.
Свинтив батарею, слесарь поднялся. Он был бледен, на лбу синела полоска от смазочной жидкости. Медленно бросал инструменты в сумку, стараясь не думать. Когда наклонился, чтобы застегнуть портфель, из кармана вывалился треугольник. Макс яростно скомкал его и ткнул концом штиблета. "Новую жизнь начать не получалось, еще надо было разобраться со старой".
Валентин Егорович вновь уткнулся в телевизор. Когда Макс совсем собрался и стоял уже в дверях, хозяин обратил на него внимание.
- Ты чего такой чумной? Не дрейфь, я забашляю, хотя работник из тебя еще тот. - Он осмотрел батарею и оторвал от пачки чеков бумажку.
- За сколько Люда с тобой сговаривалась?
- Какая еще Люда? - рассеянно спросил Макс.
- Жена моя, известно какая Люда!
Наступила естественная пауза. И хозяин, и слесарь замолчали и смотрели друг на друга. Потом Макс присел на корточки и молча стал шарить рукой под батареей. Достав скомканную бумажку с адресом, он бережно расправил ее на колене, вытер руку о кофту. "Это знак, - сказал он вслух. - Не надо, не надо возвращаться в прошлое со следователем. Что было, то было. Верно?" Хозяин смотрел на чудака с опаской.
- Ты что, паря?
- Вспомнил я, Егорыч, вспомнил, - сказал слесарь Макс Гольф, бывший главный хирург Ленинградской городской больницы номер 168, - не было у Риты сеструхи. Одна она у родителей. Одна-одинешенька, понял? Зорик мне всегда говорил, что Рита не имела родни.
- Понял, - как эхо ответил хозяин, который по-честному впервые в жизни не понимал ничегошеньки.
Прокричав же Валентину Егоровичу в лицо непонятные фразы о какой-то Рите, Макс рванул дверь, сгреб пальто и портфель в охапку и пулей вылетел в завывающее ненастье этой ночи.
- Чек возьми, ненормальный! - закричал ему вдогонку Валентин Егорович. Чек остался у него в руке.
- Я нормальный. Я в сумасшедшем доме лечился, - донесся радостный вопль ночного слесаря, которого дикие порывы ветра уносили вместе с листвой в сторону высокого берега и штурмующего его осеннего океана.
Валентин Егорыч стоял с минуту на пороге, поеживаясь. В темноте он прошел двадцать метров в сторону набережной, чтобы убедиться, что слесарь действительно ушел. Впереди, от клумбы, открывался вид на залив. Дождь кончился; Млечный Путь блестел, разветвляясь на три стороны тьмы. Ни один фонарь толком не горел на набережной. Валентин Егорович услышал, как хлопают ставни соседнего трехэтажного дома. Там тоже жили русские.
