Когда солнце показалось из-за тонкой линии трав, врезающейся в небо, фургон был готов к отправлению. Поправив попоны на лоснящихся крупах и нервно пригладив волосы, Нирина отправилась будить Релата. Растолкав мужчину, более походящего на кокон шелковичного червя, так он закутался в одеяло, прошептала ему на ухо:
– Мы уходим. Хочу первой быть на границе…
Бывший старший каравана сонно моргнул, яростно растер лицо и выбрался из-под своего фургона.
– О? – посмотрел на алеющее небо и усмехнулся. – Умно. Кажется, поднимается ветер.
– До встречи, – Нирина встревожено проследила за взглядом Релата и невольно схватилась за плечи. Тонкая замша короткого камзола мгновенно взмокла под ладонями. За много лиг на юг воздухе клубилась желтая дымка. Не пожар, пыль.
– До встречи, шаери… – женщина резко развернулась, не дожидаясь окончания фразы, и почти бегом бросилась к ожидающим ее подопечным.
– Да что же это такое! – заскакивая на скамью и перехватывая поводья, прошипела Нирина. – Теперь буран! Не хочет вас отпускать пустыня!
И подхлестнула лошадей. Тяжеловозы легко стронулись с места.
Мастер Слова, присев рядом, пожал плечами.
– Может и такое быть. Духи Плоскогорья гневаются на нерадивых детей своих.
– Отец, – высунулся из-за полога бывший принц, – это же сказание, вовсе и не правда!
– Тиш-ше, – буркнула Нирина, выводя фургон на наружную тропу, – дознатчики.
И она безмятежно улыбнулась паре разодетых в пурпур и багрянец воинов на каркаралах, уверенно заступивших широкую дорогу. Ловко выдернув из услужливо поданной Жильвэ кипы пергаментов подорожные, протянула тому, чей плащ был украшен серебристо-черной тесьмой. Старший дозора, которому пришлось едва ли не свеситься с седла, чтобы принять свитки в руки, принялся неспешно перебирать документы, позволив горбатому скакуну прихватить край полога. Мягкие губы ловко зажевали ткань.
Нирина, привстав, щелкнула его по носу. И тут же предложила обиженному животному корку, выуженную из кармана дорожной юбки. Рилисэ, протянув руку, погладил мягкую атласную шерсть на груди второго, хозяин которого отнесся к искреннему восхищению, нарисовавшемуся на лице мужчины, весьма благосклонно. И горделиво выпрямился в седле.
– Ребенка покажите, почтенный, – попросил старший, возвращая свитки.
Мастер Слова развернулся, и вытянул из-за полога зевающего мальчишку. Тот потер лицо и вцепился в потрепанную тунику мужчины так, что вытертая ткань затрещала. Передернул плечами и еще раз зевнул. Весьма по плебейски. И слегка перекошенное и помятое со сна тонкое лицо не вызвало у стражей никаких подозрений.
