Бедная Трильби!
Слепки с ее стройных, прелестных ног, воспроизведенные в грязноватом, бледно-сером парижском гипсе, все еще живут на полках и стенах многих художественных мастерских всего мира, и многим, еще не родившимся скульпторам и художникам предстоит изучать с ревностным усердием и в полном отчаянии их непостижимое совершенство.
Ибо, когда матери-природе приходит в голову превзойти самое себя и уделить особое внимание какой-нибудь мелочи, как это иногда бывает — раз в тысячелетие, пожалуй, — она поднимается на такие высоты, куда жалкому человеческому искусству трудно добраться.
Удивительная штука человеческая нога, пожалуй еще более удивительная, чем человеческая рука, но в противовес руке, хорошо нам знакомой, нога редко бывает прекрасна у цивилизованных народов из-за тесной кожаной обуви.
Ее стыдливо держат как бы в изгнании и немилости, словно вещь, которую следует упрятать подальше и позабыть. Подчас нога бывает очень уродлива — самое уродливое из всего, что есть у прекраснейших, знатнейших, умнейших представительниц прекрасного пола, — до того уродлива, что при виде нее любовь может угаснуть, юные грезы померкнуть, а сердце чуть ли не вдребезги разбиться!
А все из-за высокого каблука и до смешного узенького носка — в лучшем случае чрезвычайно неудобных!
Но в то же время, если мать-природа приложила особые усилия к сотворению ноги, а соответствующий уход или счастливое стечение обстоятельств уберегли ее от плачевных искривлений, затвердений, изменений (последствий чудовищно тесной обуви, виновницы печального удела ноги!) — тогда вид ее, обнаженной, очаровательной, бывает редким, приятнейшим сюрпризом для того, кто умеет смотреть глазами художника!
Ничто в природе — даже божественно прекрасное лицо — не обладает столь вкрадчивой властью пленять воображение высоким физическим совершенством и не является столь убедительным доказательством превосходства человека над животным; превосходства человека над человеком; превосходства женщины над всеми!
Однако хватит рассуждений по поводу обуви!
Трильби с уважением относилась к особому дару, преподнесенному ей природой, — никогда не носила тесных башмаков или туфель, следила и ухаживала за ногами не менее тщательно, чем иная изящная дама ухаживает за своими руками. В этом заключалось ее единственное тщеславие, ее единственное кокетство.
Джеко, держа в одной руке скрипку, а в другой смычок, уставился на нее с нескрываемым восхищением, а она продолжала спокойно уписывать бутерброд с сыром.
