Пэйджит откинулся на спинку стула:
— Ну, потеря была бы невелика. Конечно, Карло относится к тебе с симпатией, хотя, наверное, ты считаешь, что одной симпатии мало. Да, по-видимому, и сам Карло так считает.
— Что он говорит?
— Очень мало. Но, имея дело с Карло, надо читать между строк. Вероятно, он предпочел бы, чтобы я проявлял к тебе больше сочувствия, чтобы мы вели себя как его родители, а не как два совершенно посторонних человека. — Пэйджит не отрываясь смотрел на портрет: Карло, на год моложе, улыбался из времени, которое притворялось невинным. — Думаю, хотим мы того или нет, но где-то в глубине души каждого из нас есть определенные стереотипные образы. Например, образы матери и отца.
— Да. — Голос Марии был совершенно бесстрастен. — Матери и отца. И мы снова пришли к тому же: что я или мы можем сделать сейчас для Карло.
— Это просто. Расскажи мне, что произошло.
— Лучше что-нибудь другое, не это, — спокойно ответила она.
Пэйджит ощутил приступ раздражения:
— Тогда непонятно, почему ты вообще о чем-то спрашиваешь. Прочитала где-то, что проявлять заботу — это правило хорошего тона?
По ее молчанию чувствовалось: у нее зрел резкий ответ, но она сдержала себя.
— У меня есть свои причины. И это касается только меня.
Он непроизвольно сузил глаза.
— Ну конечно. Никто никогда не вправе был касаться того, чем тебе руководствоваться в своих действиях.
Послышался короткий нервный вздох.
— Речь о нас никоим образом не идет. Я спрашиваю о Карло, не о тебе.
Пэйджит снова почувствовал приступ гнева, но справился с собой.
— Хорошо, — проговорил он. — Тогда давай притворяться. Я могу предложить только одно: хотя бы на короткое время ты должна внушить ему уверенность, что у тебя все в порядке, что ты даже, как и говорила во время своего неожиданного приезда, немного заботишься о нем.
Мария снова помолчала.
— Ты приглашал меня на обед, — сухо напомнила она. — Наверное, я приму твое приглашение. И ты, и я сможем немного полицедействовать, чтобы Карло не считал нас аддамсовой[12] семьей.
Пэйджит медлил в нерешительности: лучше репортер вне дома, чем Мария внутри, слишком тяжелым будет для него это притворство. Но уже ничего нельзя было сделать. Единственное, что его волновало, — как на это будет реагировать Карло.
— Приходи в пятницу, — наконец отозвался он. — К тому времени я побываю у Брукса. Если представится возможность поговорить наедине, обсудим то, что выявилось за последнее время, и тебе не придется тащиться в офис.
