И тут увидела еще одну брешь. Брешь была небольшой, всего две пустые ячейки. Положив туда пальцы, она спросила:
— А это? Тоже Лаура Чейз?
— Не знаю. — Мисс Стайнгард помедлила. — Здесь они были бы не на месте.
Терри посмотрела на ячейки. Если она хоть что-то понимает в системе шифров доктора Стайнгардта, они относились к двум разным пациентам; номера и цифры были разными, даты частично совпадали.
— Что-нибудь здесь было?
На мгновение ее собеседница была озадачена.
— Не уверена. Я заметила это на другой день. Но не могу припомнить.
— Если здесь были кассеты, мог Марк Ренсом взять их?
Стайнгардт пожала плечами.
— Наверное, мог — один или два раза я позволяла ему прослушивать записи здесь одному. Вы знаете, ему очень не терпелось. — Тон ее сделался сухим. — Ему, кажется, нравилось общаться с Лаурой в комнате, где она обнажалась целиком, в фигуральном смысле, разумеется. Как он, должно быть, хотел оказаться на месте моего отца!
Как будто озноб охватил Терри.
— Если кассеты пропали, можно узнать об этом по указателю?
Воцарилось короткое молчание.
— Да. Можно было бы.
Терри уже хотела было повернуться, чтобы идти, как взгляд ее приковала черно-белая фотография, одиноко висевшая на стене, — аскетическое лицо человека на седьмом десятке лет, с заостренными чертами и пергаментной кожей; глаза, погасшие, водянистые, ничего не выражали.
— Ваш отец?
Жанна кивнула:
— Кажется, она здесь кстати. Я сама повесила ее перед приходом мистера Ренсома.
После паузы Терри спросила:
— Вы не могли бы рассказать об этом?
— О визите Ренсома? Конечно. — Хозяйка и гостья опустились в кресла. — Это было, в сущности, забавно.
Терри ощутила, как угнетающе действует на нее безликость комнаты.
— Что же было забавным?
— То, как он изменился. Входя в дом, Марк Ренсом прямо-таки излучал энергию — он как будто рвался из своей телесной оболочки, этакий рыжеволосый ирландец, беспрестанно укрощающий собственного дьявола. Это чувствовалось, даже если он не произносил ни слова. — Мисс Стайнгардт повела головой, как бы осматриваясь, и Терри заметила, что у нее почти львиный профиль. — Но лишь только он ступил сюда, в эту комнату, сразу изменился — словно оказался вдруг в храме. А когда я показала ему кассеты, он даже говорить не мог — только смотрел, вытаращив глаза. А потом попросил: «Включите что-нибудь для меня». — Голос рассказчицы стал насмешливым, она была погружена в воспоминания. — Я поставила кассету. Одну из многих.
