Хр.: "Более ты не встречал никого в долине?"
Верн.: "Да, еще встретил я одного по имени Стыд, и, право, из всех встреченных мною никто не носил так некстати имени своего. С другими можно было иметь некоторого рода рассуждения, но этого же нахального человека Стыд ничем нельзя было ни убедить, ни удалить".
Хр.: "Что же такое он говорил?"
Верн.: "Он восставал против самой религии, говорил, что это занятие жалкое, подлое, недостойное умного человека; что иметь чувствительную совесть — доказательство трусости; что для человека образованного смешно и стыдно всегда обдумывать каждое свое слово или дело, а покинуть буйную свободную жизнь, которая отличительная черта удальцов всех времен, бесцельно и глупо в глазах наших современников. Он дал заметить при этом, что все великие, богатые и умные сего мира никогда иначе не мыслят и не решились бы прослыть дураками, сделавшись пилигримами, и что, наконец, нелепо бросить все и отказываться от всего, сам не зная в угоду кому или чему. Еще описывал он самыми живыми красками какое презренное и униженное место занимают в свете пилигримы и какие они невежды для всего, что относится до естественных наук. Вот какими речами удерживал он меня долгое время. Всего и передать не могу.
Наконец, еще кончил тем, что стыдно плакать и скорбеть, слушая в церкви проповедь, стыдно дома у себя просить прощения у соседей за какую-нибудь обиду или возвратить то, что было взято не совсем законно. Религия, говорил он, делает человека странным в глазах большого света, потому что люди мира имеют некоторые маленькие слабости, которые религиозный человек с ужасом отвергает, и потому он принужден называть своими одних низких по светскому положению, имея с ними нечто вроде религиозного братства. И все это, прибавил он, не стыд ли"
Хр.: "Что же ты возразил ему на это?"
Верн.: "Что? Да я просто не знал, что и говорить! Он меня привел в такое положение, что кровь хлынула мне в голову, и я покраснел, и всему этому Стыд был причиной, и чуть-чуть не взял он надо мною верх. Однако, наконец, я стал обдумывать и вспомнил, что то, что высоко уважаемо людьми, — мерзость перед Богом. Я также тут заметил, что Стыд описывает мне людей, но не объясняет, что велит Бог и Его Слово. Я подумал, кроме того, что в день суда мы получим приговор на смерть или дар жизни не по степени нашего буянского духа в мире, а по духу и закону Всевышнего. Нет, подумал я, то, что Бог повелевает — лучше, хотя бы весь мир восстал против Его Слова. Итак, Господь повелевает нам иметь религию и чувствительную совесть, поэтому те, которые решаются прослыть за дураков в глазах людей мира ради Царства Небесного, — суть самые мудрые. Бедный человек, любящий Христа, несчетно раз богаче самых великих мирян, ненавидящих Имя Его, а ты. Стыд, удались от меня, ты враг моего спасения: ужели предпочту служить тебе, чем Всемогущему моему Богу? Как стал бы я тогда взирать на Него, когда Он явится? Если буду стыдиться здесь Его пути и Его служителей, какое мне ожидать от Него благословение?
