…Сашка замолчал. Я видел в темноте его блестящий глаз и капельки пота на лбу. И молчал. Что я сказать‑то мог? А он помолчал ещё и спросил:
– Ты кем мечтал быть? Ну, до войны? – я пожал плечами. Я не знал: – А я полярником, – признался он. – „Семеро смелых“ смотрел? Как там… Хотел узнать, где на них учат. Или даже сбежать, тоже как в кино… Я вот думаю – и какое право они имели придти и всё порушить?
– Да никакого, – согласился я.
Я что‑то ещё хотел спросить, не помню, что. И не вспомню, потому что в этот самый момент ахнул взрыв!
В какой‑то момент мне показалось, что подорвали наш вагон. Истошно завыл гудок паровоза, под полом страшно заскрежетало, вагон сунулся вперёд, закричали и заплакали младшие, кто‑то – кажется, Гришка – крикнул: „Чо за х…ня?!“ И тут всё это перекрыл грохот пулемёта.
– Ложись! – прокричал Сашка. Но мы не успели упасть на пол – дверь дрогнула и отскочила в сторону, человек, видневшийся в проёме смутным силуэтом, крикнул:
– Скорее наружу!
– Младших! – мгновенно сориентировался Сашка.
Мы попрыгали под откос. Паровоз ревел, гудел и выл, около вагонов кричали и стреляли, от леса – совсем недалёкого – и в лес летели огненные строчки и точки. Я хватал младших, которых мне передавали девчонки, и пихал их в сторону леса, сам ещё не понимая, что происходит. Открывший дверь человек – в гражданском, но с винтовкой – вдруг сорвал её с плеча, упал на колено и начал стрелять. Кто‑то из младших тоненько закричал, что‑то свистнуло у меня над ухом, и я увидел, что вдоль паровоза бегут трое. „Дзанн, вжжиг, вжжиг!“ – с воем отскочило что‑то от засова на дверях. Один из бегущих упал, двое других упали на колено – и освободивший нас человек опрокинулся на спину. Я видел, как Тошка нагнулся за его винтовкой – и вдруг дёрнулся и встал на колени, изо рта у него полилось чёрное, и Тошка тоже упал… Но Колька подхватил винтовку – выстрел! Стоявший на колене упал под колёса. Второй вскочил и побежал обратно, но Колька выстрелил снова – и тот покатился под откос. Сашка зачем‑то рванулся вперёд, я, ничего не понимая, побежал за ним. По‑прежнему без мыслей я повторил его движение – он поднял выпавшую из рук убитого (это был не немец, не эстонец, а полицай) винтовку, я так же подобрал винтовку у второго, сорвал патронташ, уже сам об этом догадавшись. Мы прыгнули под откос и побежали к лесу…
…Мы похоронили маленького – мальчика лет восьми, его звали Женя – у корней большого дуба. Пуля попала ему в шею и он умер на руках у Севки, пока мы бежали к лесу. Больше из нас никого не задело, если не считать убитого Тошки, оставшегося на путях. Помню, что я хотел помолиться и перекреститься, но люди, стоявшие вокруг, не делали этого.
