8 мая 1942 года – именно сегодня – армия Манштейна встречным ударом разгромила наши войска в Крыму, пытавшиеся деблокировать Севастополь. 14 мая падёт Керчь. Через четыре дня – 12 мая – наши пойдут в наступление на Харьков, немцы заманят армию в „мешок“ и в конце мая, разделавшись с ней, по степям рванут на Сталинград и Кавказ… А ещё именно в эти дни в сорок втором Северо‑Западный и Ленинградский фронты начали наступление, чтобы снять блокаду Ленинграда – и скоро генерал Власов где‑то недалеко от нас погубит в болотах 2‑ю ударную армию…
О господи. Самое страшное ещё впереди… И посреди всего этого страшного – я. Как муха в клею. И что делать – совершенно, до стона, непонятно.
Может быть, просто сейчас поспать? А там решим?
С этими мыслями я и уснул.
8
Спал я одновременно глубоко и плохо. Это возможно, если кто не верит. Меня донимала боль в руке, шум под полом, грохот и свист, гудки и ещё чёрт‑те‑что. Но проснуться при этом я не мог – слишком устал. Усталость не давала никак реагировать на все эти мутные заморочки, требуя одного: спать. Отдыхать. Может, оно и было к лучшему. Ещё мне снилось, что я дома и то, что со мной случилось – сон.
С этой мыслью я и проснулся. Как раз к завтраку. И снова – каюсь – зажмурил глаза, надеясь, что всё окружающее растает и пропадёт.
Чёрта с два…
Двери были открыты настежь. За ними маячили конвоиры – немцы, кажется. А за их спинами были угрюмые строения, составы и – море! Совсем близко! На берегу лежали несколько корабельных корпусов. А подальше угрюмо серели на рейде боевые суда. Два или три не очень больших конвоировали подводную лодку, на палубе и рубке которой суетились люди.
– Рига, – сказал Сашка.
Он привстал, опираясь на локти. Остальные ещё дремали… хотя нет, мелкие уже возились и девчонки проснулись.
– Рига? – заторможенно спросил я. – Литва? Сашка кивнул и проводил взглядом проплывающие по соседнему пути платформы, на которых стояли окрашенные в жёлто‑коричневое танки. – В Африку собирались отправить, – машинально сказал я. Сашка повернулся:
– Откуда знаешь?
– А окраска… Такая для пустыни.
– В Африку… – он проводил взглядом ещё один танк. – Значит, плохо у них, раз резервы с фронта на фронт кидают…
– Не особо радуйся, – покачал я головой, рассматривая свою руку. – Сил у них ещё ого‑го… Вся Европа на них работает. И многие – охотно.
Сашка промолчал. Но глаза у него были не просто ненавидящие – я прочёл в них что‑то такое, чему просто не было названия в человеческом языке. Чтобы отвлечься, я снова стал смотреть в дверь. Двое мелких пацанов, присев и свесив ноги наружу, повторяли за одним из солдат – молодым весёлым парнем – под смех некоторых его товарищей – исковерканные матерные русские слова – старательно и непонимающе. Но уже немолодой немец с какими‑то нашивками, подойдя, отпустил молодому подзатыльник и что‑то сказал. Подошла и одна из девчонок, взяла младших, не глядя на немцев, за шиворотки, поставила на ноги и несильно ударила по губам одного и другого:
