Мог ли я, простой врач из Ноттингемпшира, когда-либо думать, что моя скромная персона станет предметом ненависти в таких высоких сферах, как императорский двор могущественной державы. Но сказать откровенно, мой любезный читатель, я бы предпочел честную и скромную безвестность тем бурям, которые бушевали вокруг меня.
Коалиция оскорбленных мужей действовала расчетливо и тонко. Ее участники вербовали себе сторонников из мужей неоскорбленных и лиц вообще не имеющих никаких оснований любить или ненавидеть меня. Они провели большую закулисную работу. Они полнили общество слухами самыми невероятными, подсовывали Его Императорскому Величеству записки весьма пасквильного содержания, еще больше возбуждая тем самым его недовольство. Они наушничали императору, плели про меня всяческие небылицы. И император все больше и больше склонялся на сторону наушников.
Императрица, видимо, чувствуя свою вину перед супругом и желая выставить меня в черном свете как интригана и рвущегося к власти заговорщика, тоже плела вокруг меня сети, пыталась привлечь на свою сторону знатных дам, а ежели те проявляли колебания, то тут же объясняла это их порочной связью с Куинбусом Флестрином.
По всем этим причинам ко дню заседания Государственного совета атмосфера вокруг меня создалась самая гнетущая. Судьба моя была предрешена. Об этом сообщали мне мои верные сторонники, среди которых одним из самых заметных был Хаззер, чья заинтересованность в моем благополучии питалась, безусловно, не только дружеским ко мне расположением, какового, впрочем, я в нем не замечал.
Преданным мне до конца оставался и излеченный от геморроя влиятельный государственный деятель, вернувшийся к исполнению своих обязанностей, тот важный муж, который чуть было не вызвал меня на кровавую дуэль, и некоторые другие честные и порядочные лилипуты, чьи имена я, по понятным соображениям, назвать здесь не могу. Правда, они составляли явное меньшинство, а потому предпочитали помалкивать, учитывая еще и тот факт, что Его Императорское Величество не скрывал своего отношения ко мне, а оно, как помнит читатель, было отнюдь не благодушным.
И вот судьбоносный день настал. Члены Государственного совета собрались в императорском дворце заседаний. Император во вступительном слове очертил общую политическую ситуацию в стране и за ее пределами, а потом предложил высказываться присутствующим.
Первым на кафедру взошел один из моих могущественных врагов. Речь его была проникнута чувствами и не лишена некоторой логики, завоевавшей ему немало сторонников среди колеблющихся. Так, он привел аргумент, выслушав который, Государственный совет проникся невиданным дотоле единодушием.
