Я опять кивнула, выражая собой: "Дохтур, я на вще шаглашная!"
— Ну, вот и хорошо!
Жванецкий вышел из палаты, тихо заперев дверь. А я лежала счастливая, как в дурмане, ведь, мне достался самый замечательный дохтур на свете! И меня вылечат…
Я уверена, что ровно через двадцать минут мне принесли завтрак. Сам Он принес, поставил поднос на стол и начал меня кормить. У меня в голове звучал Бах со своим концертом для флейты, скрипки и клавесина ре-минор "Allegro". Палата уже не казалась такой пыльной и грязной, и не паутина была развешана по углам, а тюль из легчайшего шелка, койка стала шикарной мягкой кроватью. И не в психушке я вовсе, а упала с коня на прогулке, поэтому и постельный режим мне прописан. Я уже почти и забыла о том, что случилось ночью, того холопа высекли и выкинули без выходного пособия. Мой дохтур меня бережет! На подносе стоял бокал с красным вином, ваза с фруктами, йогурт и стакан свежевыжатого сока. Чувствовала я себя превосходно, хотя несколько дней все же придется провести в комнате, ни о чем не беспокоясь и не поднимаясь с постели. Вот и великолепная возможность передохнуть. Жванецкий уже смотрит на меня с еле скрываем обожанием. Ах, я сдерживаю свой порыв признания в любви. Сколько можно тянуть, мы так долго знакомы?
Потом он оставил меня передохнуть, настоятельно рекомендуя хорошенько выспаться. И дал таблетку, легкое снотворное, что бы шум снаружи не мешал наслаждаться покоем. А концерт для кучи всего "Allegro" плавно перешел в сюиту для оркестра N 3 ре-мажор "Air". И все так замечательно и чинно. Вот только сны беспокойные. Обязательно надо дохтуру рассказать. Какая-то сестра, чего-то, как в прочем и обычно, от меня хочет. Сколько можно решать чужие проблемы? Недосуг мне. Я упала с коня и набираюсь сил! Имею я право на это или нет?
После обеда мой любимый дохтур вошел в мои царские палаты и предложил прогуляться в саду, если я чувствую себя не очень слабо. Я, конечно, согласилась. Прибежали служанки, привели в порядок мои шикарные волосы, подняв их в высокую прическу. Затем помогли снять мою шелковую ночную сорочку и надеть прогулочное платье нежно желтого цвету с вышивками золотыми нитями, шляпку цвета первой весенней зелени с прозрачной вуалью, которую убрали назад и подобрали в тон кружевные перчатки и зонтик, конечно, что бы спастись от палящего солнца. Ах, это солнце в этом году невыносимо, совсем замучило, поскорее бы сезон дождей.
Я выглядела великолепно. Как юная француженка, прогуливающаяся с кавалером вдоль Темзы. Простите, вдоль Сены. А, впрочем, какая собственно разница? Александер так обходителен и галантен со мной, его смешные шутки заставляют звенеть звонкие колокольчики моего смеха, а пристальные взгляды — краснеть мои прелестные щечки и опускать сияющие влюбленные глаза. Мы разговаривали о поэзии, новых французских романах и нещадном солнце, что как будто сошло с ума. Александер декламировал свои стихи на немецком. Ах, как изысканно и прекрасно это звучит! А потом… Потом поцеловал меня в губы. Если маменька узнает… Я рассказала моему любимому дохтуру про неприятный сон, и он обещал, что удвоит дозу снотворного, что бы меня ничего не беспокоило, и я могла видеть прекрасные видения.
