И разрыдалась в голос. А Гарен порадовался, что не видит жена, как он побледнел — ибо сон ему был тот же самый.
Но что-то менять уже было слишком поздно…
— Не иначе, мара завелась в доме, — сказал он тихонько. — Вот приеду, разберусь.
Матильда кивала сквозь слезы, успокаивалась понемногу. Мужнина речь была для неё, что музыка — недаром слыл Гарен Илларский Златоустом, недаром часто приглашал его к себе король Отейн…
Любовь переполнила Матильду. "Сказать иль нет?" — она чуть покраснела. Тайна так и просилась на волю, но придется обождать до поры. Не время сейчас.
— Возьми на счастье, — попросила она, снимая с шеи серебряный медальон. — Он всегда мне удачу приносил…
Гарен взял. Потом поцеловал жену и удалился.
Не знала Матильда, что сама сделала первый шаг к исполнению вещего сна…
Аланы кабаний след взяли быстро, и теперь тонконогие борзые рвались с привязи, лаяли заливисто, а вислоухие мясники катались в грязи, отбивая собачий запах, готовясь к погоне.
Гарен наблюдал за ними, и утренняя тревога выветрилась из его головы без остатка, уступив место предвкушению удачной травли. Князь одет был почти так же, как и все охотники — в коричневые облегающие шоссы, сапоги на шнуровке и котту с узкими рукавами, только поверх котты носил он эскофль из зеленого сукна, отороченный мехом выдры, перехваченный у талии черным поясом. К поясу слева подвешен был меч, справа — черный с золотом кошель. На черной первязи князь носил рог, украшенный девятью золотыми кольцами, а плечи Гарена закрывал капюшон-шаперон.
Всё же больше выделялся он статью, не одеждой.
Подбежал следопыт.
— Он тут недалече землю рыл, Ваше сиятельство! Прикажете ищеек?…
Князь кивнул.
— Бошар пусть этим займется. Эй, Бошар! Дай-ка мне Длинноногого…
Псарь послушно привел большого белого алана, который в предвкушении погони дрожал и порывался перегрызть повод. Князь спрыгнул на землю, опустился на колено рядом с собакой — потрепал её за загривок, провел рукой по бокам, что-то шепнул чуть слышно, — а потом приказал: "Отпускай!"
Престарелый Бодуэн из Лилля, опасавшийся всерьез, что охота эта станет в его жизни последней, залюбовался своим племянником: Гарен, упоенный предстоящей погоней, в этот миг сам похож был на борзую — красивое лицо раскраснелось, ноздри раздуваются, глаза сверкают. Сыновья Бодуэна охоту не любили, но не потому, что жалели живых тварей, а потому, что боялись замарать одежду в грязи или пострадать от кабаньих клыков.
