Они шли впереди, я несколько сзади. Мать вполголоса о чем-то говорила своей дочери, а та, судя по интонации, оправдывалась. На очень крутых участках склона горы пустое ведро цеплялось за камни и так скрежетало, что женщины останавливались и молчаливыми взглядами спрашивали: «Не ушиблись?»— «Ничего, все в порядке»,— отвечал я им. Мы вошли во двор Хрусталевых не с улицы, а через приусадебный виноградник. Мать Марины сразу же принялась щупать сохнувшее белье. Я набрал ведро воды и собрался было уходить, но хозяйка решительным жестом остановила меня и сказала:
—У нас, молодой человек, не принято отпускать добрых людей без угощения.
—Так это ж добрых людей, мама. А он, видела, как заставил тебя волноваться.
—Беды в этом никакой,— резонно заметила мать,— а для тебя наука. Да и обедать уже пора. Небось проголодались?
—Спасибо, хозяюшка. Я уже.
—Что уже?— спросила женщина.
—Неправда, мама,— вмешалась и Марина.— Я видела, как они только начинали готовить себе обед.
—Как вас зовут, молодой человек?
—Коля, то есть Николай Нагорный.
—Хорошее имя. А меня величать Анной Алексеевной. Доченька, приглашай гостя в дом, а я пока соберу белье.
Маринка без лишних слов взяла ведро в свои руки и сказала:
—Когда будете идти в свой гарнизон... я правильно выражаюсь?
Я улыбнулся. Припомнила-таки мое словечко. Этой палец в рот не клади.
—Неправильно я тогда сказал вам.
—Ну все равно. Когда будете идти к себе, мы наберем воды свежей.
В этот момент мне показалось, что я дома. Вот так же бывало весной или летом я приносил из колодца воду, сестра поливала ею грядку. Остатком воды в ведре, она старалась облить меня. И если это удавалось ей, она радовалась и хохотала до слез. Я спокойно отряхивался и говорил: «Завяжем узелок на память».— «А я маме скажу»,— отвечала сестра.— «Не возражаю». Ведра два я приносил и спокойно передавал сестре, настороженной и готовой в любую секунду бежать от меня. Но едва она успокаивалась, как я окатывал ее с головы до ног. Визг и истошный крик оглашали двор: «Ма-а-ма! Оп обливается!» — «Колька, сумасшедший!— вступалась мать.— Ты же ее простудишь». Я вспоминал об этом и, наверное, улыбался, так как Марина спросила:
—Вы о чем?
—Я вспомнил дом и свою сестру, которая вот так же, как и вы, бывало, поливала грядку и обливала меня водой.
—И подумали, что и я могу вас облить?
—Нет, что вы.
—Ну а если бы и в самом деле облила, рассердились бы?
—Нет,— ответил я и, немного подумав, добавил,— только обрадовался бы.
