—Отныне наше отделение,— сказал старшина второй статьи Василий Демидченко,— является самостоятельной боевой единицей и гарнизоном этой крепости.
«Гарнизоном этой крепости» было сказано, пожалуй, несколько сильно, так как наша «войсковая часть» состояла всего лишь из семи бойцов службы береговой обороны, включая и самого командира, а «крепость» представляла собою скорее бетонированный навес с открытой площадкой со стороны Балаклавы. Тем не менее ни у кого из нас, прибывших на безымянную высоту, не возникало сомнений ни в отношении боевой мощи отряда, ни в отношении важности охраняемого им объекта. Собственно, на отделение возлагалась задача не столько охранять высоту, сколько вести с нее наблюдение за воздушным пространством на подступах к Главной базе Черноморского флота — Севастополю. В соответствующих штабах наш объект именовался постом ВНОС номер один (воздушного наблюдения, оповещения и связи).
— Краснофлотец Нагорный, помогите снять с плеч рацию,— командир считал, что переносная радиостанция, которой был оснащен наш пост, является главным оружием отделения, и поэтому переносил ее сам.
Странные отношения сложились у меня с Васькой Демидченко. Полгода тому назад я был призван в ряды Красной Армии. Из распределительного пункта в Севастополе меня сразу же направили на трехмесячные курсы радиотелеграфистов. Там я подружился с Васькой Демидченко. У него было неполное среднее образование, и поэтому некоторые разделы радиотехники ему давались с трудом. Как-то само собою получалось, что за помощью Васька обращался только ко мне. Со временем Демидченко начал советоваться со мною и по чисто житейским вопросам. После окончания курсов нас вместе направили в штаб зенитного артиллерийского полка для аттестации на звание старшины второй статьи. И тут случилось непонятное. Меня обвинили в том, что я уснул во время одного из ночных дежурств у радиостанции дивизиона и поэтому не принял срочной радиограммы. Доказать свою невиновность я не смог. Последовал приказ начальника связи дивизиона о нарушении мною воинской дисциплины, граничащем с преступлением. Сразу же после объявления этого приказа я был отправлен на гарнизонную гауптвахту сроком па пять дней. Мне сказали, что это еще ничего, что могло быть хуже. А что могло быть хуже гауптвахты и точки на моем воинском звании старшины второй статьи? «А трибунал!» — сказали мне.— «Так уж и трибунал»,— попробовал я возразить и вместе с тем успокоить себя. Как и следовало ожидать, в присвоении звания старшины второй статьи мне было отказано. Демидченко же сменил бескозырку на мичманку и к рукавам бушлата прикрепил по две золотистые нашивки. В довершение ко всему он стал моим командиром. У Васьки после этого было такое выражение лица, словно он совершил что-то нехорошее. Раньше он смотрел на меня какими-то преданными, собачьими глазами. А случилась беда — и он изменился. Говорит со мною, а глаза уводит в сторону. Лицо у Демидченко особое. Кожа на шее и щеках в белых пятнах, на которых никогда не бывает солнечного загара. У других людей лица, как кожура созревающих каштанов. У Демидченко, когда он на солнцепеке, пятна краснеют и начинают шелушиться. И тогда мне кажется, что Васька похож на шелудивого пса. На курсах я просто жалел его, а теперь начинаю побаиваться, особенно, когда он отворачивает лицо в сторону. Глаза серые, водянистые, зрачки узкие, как у вороватого хищника. Кажется, крикни на него — и он лениво отбежит на несколько шагов в сторону. Но стоит зазеваться, как он тут же вцепится тебе в икры. Пока Демидченко не сделал мне ничего плохого. Но шестое чувство подсказывает, что и хорошего ждать от него не приходится.
