секундой позже на его лице уже сияла широкая улыбка, он сделал ещё несколько шагов к Гермионе.
В руке, где только что находился серебряный кубок, резко появилась волшебная палочка: — Мой
хозяин уже дал разрешение применять к тебе различные наказания, волшебные наказания, —
усмехнулся Червехвост, — только дай мне повод, и я сделаю это.
Гермиона молчала.
— Что, затихла? — злобно проговорил он, — В горле пересохло? — Червехвост протянул кубок
ближе к ней — Пей!
Гермиона посмотрела на чашу, в которой дымилась какая-то синевато-красная жидкость. У неё
был сильный запах — не плохой, даже довольно приятный, примерно как лимоны, розы или
свежеиспеченный хлеб.
— Меня не мучает жажда, — ответила Гермиона.
Червехвост опять усмехнулся: — Ты выпьешь это, или же я нашлю на тебя Пыточное заклятие, и
буду пытать тебя до тех пор, пока ты не сможешь пошевелить своими конечностями. Потом ты всё
равно выпьешь это. Но если тебе хочется быть глупой и храброй, я только за. Потому что мне
действительно хочется немного помучить тебя.
Гермиона тут же почувствовала сумасшедшее биение своего сердца где-то… в пятках. Она
вспомнила, как Люций Малфой пытал её в особняке Малфоев, пытаясь заставить сказать, где тогда
находился Гарри… вспомнила желание умереть. Это не относилось к тем вещам, которые можно
65
было просто забыть или простить.
Гермиона протянула свою руку и позволила Червехвосту вложить туда кубок.
Она поднесла кубок к губам и выпила.
Гермиона ощутила вкус кусочка сахара, сладкого и язвительного. Она начала закашлять и
посмотрела на Червехвоста, жадно смотревшего, как она глотает.
Мир словно наклонился в эти ужасные моменты. Где-то хихикал этот предатель, бывшая крыса,
но Гермиона уже не слышала его. Какой-то головокружительный шум затрещал в её ушах. Как будто
в её голове тысяча бабочек, пытающихся выбраться наружу. Она была испугана, и в то же время,
чувствовала вызывающее отвращение удовольствие, что было намного хуже. — Это был… —
задыхалась Гермиона, — Это был яд?
Червехвост резко засмеялся. — Вовсе нет… — сказал он, наклонившись и ловко забрав кубок из
ослабевших пальцев Гермионы, — Это, моя дорогая, была обыкновенное любовное зелье.
Веки Гермионы были столь тяжелы, что закрывались уже сами, но она переборола себя, открыла
