В три часа утра она проснулась и уже не могла заснуть. В комнату вливалась прохлада глубокой ночи. Она прислушалась к дыханию мужа и почувствовала, как весь мир уходит куда-то далеко…
Они прожили вместе пять лет, и за все это время ни на день не разлучались; она никуда не ходила одна, он был рядом с ней всегда, наблюдал, критиковал и ни разу не разрешил отлучиться больше чем на час, не потребовав от нее полного отчета. Иногда, чувствуя себя при этом воплощением зла, она украдкой, никому не сказав, уходила в кино на ночной сеанс и, глубоко вдыхая воздух свободы, наблюдала, как люди, куда реальнее ее, двигались по экрану.
«1825 дней с тобой, муж мой, — подумалось ей. — Я, как тот человек из „Бочонка Амонтильядо“ [рассказ Э.По], которого замуровали в подземелье, кричу, но никто меня не слышит».
За дверью послышались шаги и чей-то стук.
— Senora, — позвал кто-то тихонько по-испански, — уже три часа.
— Боже, тш-тш… — зашипела жена, вскочила, кинулась к двери и, чуть-чуть приоткрыв ее, сказала в темноту:
— Вы ошиблись.
— Senora, время — три часа.
— Нет, нет, — прошептала она с перекошенным от отчаяния лицом. — Я имела в виду завтра в три часа дня…
— В чем дело? — осведомился проснувшийся муж и зажег свет. — О боже, только три часа ночи. Что этому болвану нужно?
Жена повернулась к нему и, закрывая глаза, сказала:
— Он повезет нас к Парикутину.
— Господи, ты, похоже, по-испански вообще ни в зуб ногой!
— Уходите, — сказала она таксисту.
— Но я же специально вставал.
Муж выругался и поднялся.
— А-а, теперь я все равно не усну. Скажи этому идиоту, мы будем готовы через десять минут и поедем с ним, о господи!
Проводник нырнул в темноту и выскользнул на улицу, где холодная луна полировала бамперы его машины.
— Ну, ты и бестолковая, — бросил муж, натягивая две пары брюк, две рубашки и на все это шерстяную рубаху. — Дьявол, это уж точно добьет мое горло. Ну, если я опять свалюсь с с ларингитом…
— Ложись спать, черт с тобой.
— Нет уж, теперь я все равно не засну, — ответил он, натягивая еще два свитера и две пары носков. — Там в горах холодно, одевайся теплее, да пошевеливайся.
— Ложись спать, — сказала она. — Заболеешь, опять будешь ныть, на что мне это нужно.
— По крайней мере могла бы хоть время ему четко сказать.
— Заткнись.
— У тебя ветер в голове, поэтому ты вечно что-нибудь напортачишь.
— Оставь меня в покое, черт бы тебя побрал, оставь меня, я не нарочно это сделала!
Она подняла руки, сжав их в кулаки. Пылающее лицо ее было искажено и безобразно.
