— Ты ведешь себя, как туристка, — сказал муж.
— Просто мне хорошо.
— Не будь по крайней мере дурой.
Мимо них медленно проходил торговец серебряными безделушками. Джозеф осмотрел его товар и выбрал браслет — очень изящную, изысканную вещицу.
— Сколько? — спросил он продавца.
— Veinte pesos, senor [двадцать песо, сеньор (исп.)].
— Ничего себе, — с улыбкой сказал муж по-испански. — Я дам тебе за него пять песо.
— Пять песо?! Я умру с голоду.
— Не торгуйся с ним, — сказала жена.
— Не вмешивайся, — все так же улыбаясь, ответил муж. — Пять песо, сеньор, — повторил он продавцу.
— Нет, нет, десять!
— Ну, хорошо, я даю вам шесть, и ни песо больше.
— Берите за шесть, сеньор, согласен.
Мужчина засмеялся.
— Дай ему шесть песо, дорогая.
Негнущимися руками она вынула бумажник и протянула торговцу несколько банкнот.
— Надеюсь, ты доволен?
— Еще бы, за доллар и двадцать пять центов я купил браслет, стоящий в Америке тридцать долларов!
— Должна признаться, я дала этому человеку десять песо.
— Что ты сказала? — муж перестал улыбаться.
— Я дала ему десять песо, — повторила жена, — но ты не волнуйся, в счет, который я представлю тебе в конце недели, они не войдут, это пойдет из моих денег.
Он ничего не ответил, только опустил браслет в карман.
Теперь настал ее черед отодвинуться от него и замолчать.
— Я устал, пойду в номер, — сказал муж.
— Мы же проехали от Патскуаре всего сто миль.
— Что-то у меня опять першит в горле. Пойдем.
Они вернулись в гостиницу, вошли в номер и разделись.
— Прости меня, — сказал он, — я так устал. Ужасно дергаюсь, когда веду машину, потом мы плохо говорим по-испански. К вечеру я превращаюсь в комок нервов.
— Да, — сказала она.
Внезапно он пододвинулся к ней, крепко прижал к себе, положил голову ей на плечо и, закрыв глаза, горячо, страстно зашептал:
— Ты же знаешь, мы всегда должны быть вместе, что бы ни случилось. Я тебя очень люблю. Если тебе трудно со мной, прости меня. Все наладится, должно наладиться.
Она пристально смотрела через его плечо на пустую стену, как бы олицетворявшую этот момент ее жизни: огромное пустое пространство, где не за что ухватиться. Она не знала, что делать, как отвечать ему. То, что было у нее на душе, выражали глаза, все глубже уходившие в пустоту стены…
Он прижал ее к кровати.
— Знаешь ли ты, как одиноко мне становится, когда мы спорим и ссоримся?
Он ждал ответа, но она молчала. В его голосе послышалось ей такое, от чего почудилось, будто сидит она в поезде, а он стоит на платформе и говорит: «Не уезжай». Она в смятении кричит в ответ: «Это же ты сидишь в вагоне! Ты! А я никуда не уезжаю!..»
