(Б) Теперь мы приближаемся к пониманию того, что одного языка обожения недостаточно для описания окончательного единения души с Реальностью: если мы хотим пролить свет на то, что понимается под "единением с Богом", необходимо учитывать также личностный и эмоциональный аспекты отношения человека к своему Источнику. Этим объясняется то, что даже наиболее рьяные "трансценденталисты" из мистиков в своих попытках описать содержание метафизических экстазов прибегают к языку любви, поскольку, как они вынуждены признать, совершенное единение души как влюбленной и Бога как ее Возлюбленного не может быть выражено сухим и юридически-точным языком религиозной философии. Такой официальный язык обходит стороной самые опасные – как пантеистические, так и "любовные" – аспекты "божественного единения", но и не отражает самых ярких и, стало быть, наиболее значимых сторон этого восхитительного переживания. Чтобы создать целостное представление о центральных темах и главных предметах религии, этот язык должен быть дополнен личностным и сокровенным видением, сведения о котором мы находим в сообщениях мистиков "эмоционального" склада, которым жизнь в единении представляется не как безвозвратное растворение в Сущем, а как венчающее усилия мистика единение сердца и воли.
Разумеется, крайняя форма восприятия такого типа нашла свое выражение в хорошо известной метафоре духовного бракосочетания души с Богом. Этот символ восходит к орфическим таинствам и проник в христианскую традицию через неоплатоников. Однако есть и другое, менее конкретное воплощение этой метафоры, которое полностью свободно от опасностей, по общему мнению связанных с любой "эротической символикой". Прекрасный пример удачного использования такого языка дает Джалаладдин Руми, сумевший с помощью образов, наполненных страстью, которая вдохновляла автора Песни Песней, передать тайну единения , когда "сердцу сердце говорит".
Со сладостной душой Твоей моя душа
Смешалась, как вода с вином.
Кто может разделить вино и воду
Иль разлучить меня с Тобой?
Ты стал моим великим Я,
Ничто меня теперь не тяготит.
Ты отнял у меня всю жизнь,
Так почему бы мне не взять Твою?
Мне Ты ответил вечным утвержденьем,
И знаю я теперь – Ты вечно будешь мой.
Твоя любовь насквозь меня пронзила,
И стала для меня как плоть и кровь.
Я – флейта та, что Ты поднес к устам,
И лютая, что Ты держишь на груди.
Дыши во мне, чтоб я могла вздыхать,
Притронься к струнам – слезы заблестят.
