Сергей Сергеевич Аверинцев | страница 67



1991

17.1.1991. Смотрим фото круиза по Средиземному морю. Аверин­цев в простой рубахе худой тоже.

13.2.1991. В университете. Аверинцев был усталый, извинился и не читал вторую пару, болен. Шел как старик. Я знаю это состояние его, почти сумеречности сознания. Потом поток смысла поднимает его как столб воздуха планер. Без другого мотора он тогда всё равно парит. Наркоман, он уже может жить только говоря, думая, пиша. Заграница — а недавно он опять был в Париже — очень умудрила его, он сказал нетривиальную вещь о демократии как почти эротической влюбленности в другого, в другое; так Афины влюблены в Персию, Спарту, так западные интеллектуалы любят нас и всё нам прощают за то, что мы на них не похожи. Такова демократия: она всё, что не сама, уважает, себя — меньше.

22.2.1991. Она не пойдет больше на Б. Я тоже был бы у Б. на гре­ческом только один раз и ходил бы на «Энергию», а не на Аверинце­ва, потому что тут что-то происходит, а там уже нет. Но она-то откуда может это знать?

16.3.1991. Я цитировал прошлым летом, со слов Аверинцева, Ге­орге (?) о совершенной женственности, «Kein Ungestiim und kein Ver-zagen...» Приблизиться мягко, как тихая вода, и так же прильнуть, почти неосязаемо и потому больше чем телом. Аверинцев говорил тогда о запомнившейся ему и скорее принятой им сцене из нового не­мецкого романа: среди интеллектуального разговора двоих, они одни в поле, она ложится и отдается. Потом они продолжают разговор.

24.4.1991. Сигов любезный до вкрадчивости. В Париже он снова встречался с Глюксманом, говорили и обо мне. Я становлюсь моне­той. Но еще раньше того сам я не сделад ли себе монетой Лосева, Аверинцева? Ах это неизбежно.


395


13.5.1991. Долгий разговор с Седаковой, задумчивой, выжида­ющей, неожиданно загорающейся. Аверинцев назвал ее лучшим из теперешних поэтов — я говорил то же в прошлом году. Это так.

2.7.1991. Аверинцевбыл на «Собинове» в круизе заложник, чтобы земная или небесная кара не покарала. «На корабле разбойников к святым местам», сказала Рената.

8.8.1991. Всемирный конгресс византологов. Патриарх Алексий II напоминает, что Россия была все-таки крупнейшей метрополией Византийского патриархата; Лихачев, встревоженный озабоченный трагичный и надеющийся на молодых («я этим живу») говорит о выборе, сделанном тысячу лет назад (в пику горбачевскому социа­листическому выбору), о единственности неувядающей европейской культуры, от которой мы зависим («как историк литературы скажу, что в средневековой России даже восточные сюжеты — с Запада»), о том, что насильственная смерть русской культуры необратима, теперь давайте-ка строить новую, европейскую, открытую, «Досто­евский ошибся, что всечеловечество исключительно русская черта, она европейская».