Издание открывается первой книгой критика «Ядро ореха», вышедшей в 1965 году. Последующие разделы соответственно о том, что было потом: распад некогда единого поколения, самочувствие его представителей в меняющейся реальности, их реакции на эти изменения, траектории наиболее ярких писательских судеб. «Естественно, многое из написанного полвека назад я теперь написал бы иначе, особенно в первой части, – признаётся автор. – Но не хочется выкидывать из песни те слова, в которых отразились и тогдашнее время, и тогдашнее моё состояние. Я выбрал другой путь: откомментировать эти старые тексты».
Время, конечно, отразилось. Например, рассуждая о литературе, автор нередко апеллирует к авторитету корифеев точных наук – Планка или Ландау… Или к авторитету основоположников марксизма… В первом случае мы имеем дело с одной из ярких примет рубежа 50–60-х годов, о которой поэт сказал: «Что-то физики в почёте. Что-то лирики в загоне». Но, если учесть стремление автора в расколотом орехе (писаревский образ) сквозь шелуху «добраться до ядра», можно предположить следующее: вступая на зыбкую почву изящной словесности, критик напоминает себе и нам, что кроме вымысла существует объективная реальность, где правят законы однозначные и непреложные…
Что же касается марксистской риторики – это правила игры в условиях жёсткой идеологии и цензуры. Суть игры: стараться говорить, что думаешь, но не давая прямого повода заткнуть себе рот. «Эзоп – мой изначальный соавтор, повивальный дед, ставивший клеймо времени на каждой строке, – признаётся автор. – Тогда я думал, что обхожу внешние препятствия, теперь думаю, что обходил дурака в себе самом – дурака, который думает, будто знает истину. Никакой истины я не знал, я крутился, спасая в себе «нечто»; этот крутёж и был истиной: истиной спасения лица при социализме. Угоди я смолоду в «демократию», крутился бы точно так же».
Перечитывая старые тексты, обнаруживаешь, что они совершенно не устарели в главном. Разве не актуально наше желание видеть в литературе отражение духовного состояния общества и отдельных его групп, отделить «подлинные человеческие ценности от… имитации», реальный опыт автора от умозрения, личность подлинную от выдуманной?.. Вы скажете: это общие места, азы, но тогда вокруг этого шла нешуточная борьба. Первый том завершает цитата из статьи Юрия Барабаша (1965 год), обвиняющего Аннинского в «подмене чёткой марксистско-ленинской методологии расплывчатыми «общечеловеческими» или «чисто» эстетическими категориями». А вот диалог 1962 года «молодых критиков» Ларисы Крячко и Льва Аннинского. Он говорит о праве молодой литературы на поиск, а она интересуется, как «участвует эта «ищущая» молодая литература во всенародной борьбе за торжество объективного гуманизма и справедливости, за коммунизм?» Он утверждает, что «Большая руда» – сильная проза, но с собеседницей не забалуешь: «В вашей статье в журнале «Урал» я почему-то не нашла ответа на вопрос, отчего Георгий Владимов… совершенно не показал коммунистов»…
