Генерал. Просто Годар.
Годар. Генерал, это всеми допускается.
Генерал. А я не допускаю, чтобы человек, пусть даже мой зять, отрекался от своего отца; ваш же отец — весьма, впрочем, почтенный человек — сам гонял гурты из Кана в Пуасси и по всей округе был известен как Годар, дядюшка Годар.
Годар. Батюшка был человек недюжинный.
Генерал. Да, в своем роде. Но я вас понимаю... Так как его скот наградил вас сорокатысячной рентой, вы рассчитываете теперь на других скотов, которые наградят вас фамилией де Римонвиль.
Годар. Позвольте, генерал, а ну-ка спросите мадемуазель Полину: она-то ведь человек современный. Мы живем в тысяча восемьсот двадцать девятом году, в царствование Карла Десятого. Она предпочтет, выходя после бала, услышать возглас: «Карету госпожи де Римонвиль!», чем: «Карету госпожи Годар!»
Генерал. Ну что ж, если такие глупости по нраву моей дочери — пожалуйста; ведь смеяться-то будут над вами, — поэтому мне решительно все равно, дорогой мой Годар.
Годар. Де Римонвиль.
Генерал. Годар! Послушайте, вы человек порядочный, вы молоды, богаты, вы говорите, что не будете волочиться за другими женщинами, что моя дочь будет царить в вашем доме... Ну так добейтесь ее согласия, и тем самым вы добьетесь моего. Но имейте в виду, что Полина выйдет замуж только за человека, которого она полюбит, и независимо от того, богат он или беден. Впрочем, есть одно исключение, но оно вас не касается. Я предпочту проводить дочь на кладбище, чем в мэрию, в случае если ее избранник окажется сыном, внуком, братом, племянником, родственником или свойственником одного из четырех-пяти негодяев, которые предали имп... Ибо мой кумир...
Годар. Император! Это всем известно.
Генерал. Прежде всего — бог, затем Франция или император... Для меня это одно и то же. И, наконец, жена моя и дети. Всякий, кто осмелится коснуться моих кумиров, — мне враг! Я убью его, как зайца, без малейших угрызений. Вот мои взгляды на религию, родину, семью. Катехизис мой краток, но хорош. Известно ли вам, почему в тысяча восемьсот шестнадцатом году, после проклятого роспуска Луарской армии[2], я со своею бедною сироткою удалился сюда? Почему я, гвардейский полковник, раненный при Ватерлоо, здесь, в окрестностях Лувье, открыл суконную фабрику?
Годар. Чтобы не служить тем.
Генерал. Чтобы не умереть на эшафоте как убийца!
Годар. О боже!
Генерал. Повстречайся я с одним из этих предателей, я сумел бы рассчитаться с ним по заслугам. Даже теперь, пятнадцать лет спустя, вся кровь закипает в моих жилах, когда мне случается прочесть их имена в газете или услышать их от кого-нибудь. Словом, если бы я очутился с таким молодчиком лицом к лицу, никакая сила не могла бы удержать меня, — я вцепился бы ему в горло, разорвал бы на клочья, задушил бы его...
