– Не хочу-у... Это вы, дядька Терентий, наро-ошно меня выбрали...
– Да ты что, девка, белены объелась? Да я ж не супротив лично тебя, но ты сама посуди: за кого тебя в деревне выдавать-то криворукую? За хромого Гришку али за Ваньку-пьяницу?
– Я кружаво вязать умею-у-у...
– Кому оно надо, кружаво твое! На одной канители разорисси. А он ведь какой-никакой, а лыцарь: у лыцарей, говорят, дома каменные и в кажной комнате по прислуге, так что и вовсе ничего делать не нужно. Знай, на лавке сиди да семечки лузгай.
– У него даже лошади не-ет... И рубаха дырявая-а-а...
– Ну... видать, поиздержался в дороге-то. Опять же со змеем бился.
– Ага, - хлюпнула Матрёна распухшим носом. - Свою Алёнку небось спрятали-и...
– Тьфу! - вконец рассердился староста. - Тебя не спросил!
– И взял, красавицу-то? - жадно спросил Антип.
Рыцарь печально кивнул, да так и не поднял головы, тяжело уставившись в кружку.
Антипка-гусляр слушать умел даже лучше, чем сказки сочинять: крякал и поддакивал в нужный момент, брови хмурил или глаза наивно растопыривал. Подсядет вечером к путнику, а потом глядишь, новую сказку сложит: мужикам про сечу лютую, про чудовищ разных и богатырей; бабы - те про красавиц любят, чтоб их рыцари да царевичи из полона спасали и под венец вели. Ну а про страшное: про леших там, про русалок, которые путников в омут заманивают - это всем нравится.
Сегодня вот приметил гусляр рыцаря этого. Сидит цельный вечер в углу, меч не снявши - худой, щёки втянуло, глаза как талый снег. Есть не ест, горькую пьет - сразу видно, история за душой имеется.
Так и вышло. Да ещё какая история-то: сразу и про битву великую, и про любовь.
– А что змей? Змей-то что?
– Да что там змей! - скривился рыцарь. - Я эту шкуру в болоте нашёл: валялась на кочке, высохшая вся. То ли заломал его кто, то ли сам сдох...
– Ох ты, обманул, выходит?
– Ну, шкуру-то я настоящую притащил. Присочинил разве кое-что...
– Так девицу всё равно обманом добыл.
– Девицу... - шумно вздохнул рыцарь. - С девицей такая история получилась...
Вытолкнули её из толпы. Красавица не красавица, а девка ядрёная - щёки алеют, коса рыжая в руку толщиной, сарафанчик голубой топорщится где положено.
Нос вот картофелиной распух, так то с рёва. А глаза шальные, зелёные, так и зыркают из-под ресниц.
Рыцарь поскрёб тощий живот под доспехом.
– Как зовут-то тебя?
– Матрёной кличут, - расплылась деваха.
– Ну пойдём, что ли, Матрёна...
Пироги из Матрёшиного узелка съели на обед. Рыцарь привалился к сосне, вытянув тощие ноги, смотрел в небо, в хвою, куда-угодно, только не на доставшуюся ему девицу.
