Последний из забравшихся в гондолу солдат раздвинул створки-гармошки, и в салоне стало темнее. Пол качнулся: дирижабль начал взлетать. Мне в руки сунули фляжку, я сделал несколько глотков тепловатой воды с неприятным земляным привкусом, потом Влас по приказу Миры схватил меня под мышки и поставил на ноги.
— Назад его отведите, — велел вышедший из кабины Чак. — Там лежанка.
Снаружи донеслись приглушенные выстрелы.
— Баллон мне пробьют! А, мутафага вам всем в глотку, зачем я в это ввязался?! — Коротышка бросился обратно, на ходу вопя: — Стреляйте по ним! От же солдатня тупая!
Влас потащил меня в кормовой отсек. Стало светлее — с лязгом по правому борту распахнулись железные створки, и вставшие под окнами омеговцы подняли оружие. Не все они были затянуты в черную кожу, на троих обычная одежда.
Выстрелы снаружи звучали все громче. Влас толкнул меня на застеленную драным одеялом койку, скинул пальто на пол и бросился назад, стаскивая с плеча оружие, но я схватил его за полу пальто, дернул на себя. Здоровяк развернулся, сжимая такой же, как у Миры, карабин с клинком от ножа вместо штыка.
— Ну, чё?! — рявкнул он.
— Кто стреляет по термоплану? — спросил я. — Кто за мной гонится?
— Да кочевники же! Мутанты из Донной пустыни!
— Зачем? Кто я такой? Что им от меня надо? Кто вы такие, почему мне помогаете?
Влас шмыгнул сломанным носом, вытер его рукавом и сказал:
— Так, слушай, мне не до того щас. Лежи пока, Мира все потом растолкует.
Он бросился к двери. Я хотел остановить его, хотел еще что-то сказать, но не смог — снова накатила боль, и череда темных волн накрыла меня.
Я не сразу открыл глаза — прислушиваясь к происходящему, попытался незаметно оглядеться сквозь ресницы.
Где-то неподалеку тихо играла музыка, ее перемежали треск и шипение. Снизу доносились редкие хлопки выстрелов. Рядом заговорил Влас:
— Вроде не очухался еще. Ты что ему скажешь?
— Сначала надо понять, что он помнит, — возразила Мира.
— А если все помнит?
— Ну, тогда…
Я был уверен, что лежу неподвижно, но каким-то образом она поняла, что я очнулся. Наверное, заметила, как шевельнулись веки.
— Ты пришел в себя, — громко сказала женщина.
Термоплан качнулся, из-за стенки донеслась ругань Чака. Я открыл глаза. Мира сидела на табурете перед койкой, рядом, сложив руки на груди, стоял Влас. Мы находились в кормовом отсеке «Каботажника», за приоткрытой дверью мелькали силуэты омеговцев.
Горло пересохло, в ушах звенело. Опустив ноги на пол, я сбросил с себя пальто Власа, которым меня накрыли, медленно сел и прислонился к стене. Закружилась голова. Я потер виски и потребовал:
