Таким образом, мечты протестантов, что «уже недалеко то время, когда во Франции наступит царство Евангелия», находили себе некоторое обоснование в действительности. Реформисты подняли голову и смелее глядели в будущее.
В сердце Маргариты снова проснулась надежда на возможность обратить короля, а с ним и всю страну, в веру менее фанатичную, но более разумную и гуманную. В этой надежде ее сильно поддерживал граф Сигизмунд Гогенлоэ, пять лет тому назад обратившийся в протестантство и мечтавший ввести его и во Франции. Он вступил в переписку с Маргаритой и ее матерью после Павийской битвы. Первое письмо герцогини, в котором она благодарит его за посещение их после постигших несчастий, помечено 24 июня 1525 года. Позже, 9 марта 1526 года, она пишет ему следующее:
…Я получила одно из Ваших писем в Испании, а другое… уже здесь, и оба они доставили мне немалое утешение, укрепив меня на пути истины, на котором я, однако, не так далеко ушла, как Вы полагаете. Относительно Вашего желания приехать во Францию, гонец сообщит Вам радостные вести, полученные мною сегодня. И так как Вы хотите повидать бедного пленника… то я Вам советую приехать в конце марта или в середине апреля, ибо тогда, я надеюсь, Вы найдете нас уже всех вместе. Надеюсь также на бесконечную милость Божию, что с Вашей помощью будет услышано слово истины. Конечно, вначале, как Вы легко себе можете представить, придется-таки поработать! Но Бог есть Бог, столько же невидимый, сколько и непостижимый, слава которого и победа так духовны, что Он побеждает именно тогда, когда весь мир мнит его побежденным!..
Однако желаниям графа Сигизмунда не суждено было исполниться. Уже 11 мая мы читаем в письме Маргариты:
…Желание повидаться с Вами еще усилилось… но все Ваши друзья решили, что, по некоторым причинам, время для Вашего приезда еще не настало. Но как только нам удастся совершить нечто, нами начатое, Вы утешитесь…
В июле было написано последнее из сохранившихся писем Маргариты.
…Не могу Вам выразить все мое огорчение… Королю было бы неприятно видеть Вас теперь. Причиной тому – опасения некоторых лиц, как бы это свидание не помешало освобождению королевских детей.
Кого Маргарита разумела под словами «некоторые лица»? Кто мог помешать исполнению ее плана и внушить королю нежелание видеться с протестантским графом? По всей вероятности, это был маршал Монморанси, товарищ детства короля. Взятый в плен при Павии вместе с многими другими, он вскоре был освобожден за большой выкуп и затем принимал деятельное участие в переговорах относительно освобождения Франциска, который, как известно, вручил ему свое «Отречение». Постоянно находясь возле короля, причем в самых простых и близких с ним отношениях, он имел на него большое влияние, особенно усилившееся с тех пор, как смерть унесла (в конце Павийской битвы) другого любимца короля, адмирала Бониве. Влияние Монморанси не было благотворным. Вот что об этом человеке – крайне ограниченном, тупом, упрямом и жестоком, тщеславном и самолюбивом – рассказывает Брантом:
