В последний наш разговор о Сергее Сергеиче мы подробно останавливались на знаменитой венской "Яме", источнике разнообразных книжных и иных "сокровищ", где мне часто доводилось с ним вместе встречаться, и где мы по-детски друг другу сорадовались в наших приобретениях. До сих пор, заходя в "Яму" на Liebiggasse, я вспоминаю эти встречи. Несколько раз, терзаемый ностальгией, я задавал вопрос владельцу магазина, помнит ли он такого-то пожилого господина из России. И мать, и сын тут же дружно кивают, что, дескать, "да, конечно". И первое их слово всегда было: "Ах да, такой очень вежливый, деликатный..." Таковы черты "ауры" Сергея Сергеича, если можно так выразиться, прочно осевшие в памяти этих венцев, в остальном фамилии Аверинцева не слышавших. Наверное, только от меня они в первый раз узнали узнали, кем был Аверинцев для русской культуры.
Другой чёрточкой, связанной с аверинцевской "Ямой", был следующий маленький эпизод. Один мой знакомый, там побывавший, как-то говорил мне, что в "Яме" настолько всё без присмотра, дескать, бери-не хочу! Половину книг можно вынести, особенно из коробок, стоящих у входа снаружи. Что, добавил он, в России не преминули бы немедленно сделать. Я как-то шутки ради пересказал этот разговор Аверинцеву (дескать, как хорошо, что в Вене пока ещё не такой бедовый народ, как у нас на родине, в смысле того, где что "плохо лежит"…). Надо было видеть его печаль, сменившуюся почти что яростью; впрочем, то, что у Аверинцева можно было назвать "яростью", у других людей мы бы признали всего лишь за сильное волнение. "Как так можно было даже подумать!" — сказал он на мой рассказ негодующе, прерывающимся голосом, — "Ведь украсть что-либо в Яме — это всё равно что обворовать собственный дом!" Так он мне и запомнился, негодующий на святотатственное предположение просто о такой возможности, что-либо в любезной его серцу "Яме" бессовестно стянуть! Где всё так доверчиво лежит, и которая как родной дом...
Кажется, я уже упоминал о том, что в самые первые годы его профессорствования в Вене (когда я, собственно, с ним и познакомился) к Сергею Сергеичу на его спецкурсы и семинары ходило очень мало студентов. Иногда обычных студентов вовсе не было, и, кроме Вашего покорнейшего (который, не числясь славистом, хаживал всего лишь вольнослушателем) и пожилой Элеоноры Петровны Гомберг, приходило ещё несколько каких-то незнакомых мне пожилых дам. Были среди них, кажется, и понимавшие по-русски австрийки или венки, бывали и дамы явно славянского происхождения. Иногда эпизодически появлялись какие-то забавные русскоязычные персонажи обоего пола, где ни по виду, ни по речи никак было не сказать, что человек обучается в университете на кафедре славистики. Когда эти деятели задавали на лекциях свои вопросы, я как-то весь внутренне конфузливо сжимался, чувствуя себя "неудобно" за Сергея Сергеича, вынужденного на такие "не очень умные" вопросы отвечать. А он терпеливо отвечал. Когда уже вовсе нечего было на замечание "деятелей" сказать, он покорно кивал, чуть виновато приговаривая: "Ну да, ну да...", и старался побыстрее возможно деликатно закончить и вернуться к прерванной лекции.
