Мелльберг невозмутимо продолжал:
— На первый взгляд явных признаков, указывающих на причину смерти, не видно, но обошлись с ней довольно-таки зверски: синяки по всему телу и порезы — похоже, лезвием ножа. Да, вот еще что: она лежит на сером шерстяном одеяле. Патологоанатом здесь, он ее осмотрел, так что, наверное, предварительное заключение мы сможем получить довольно скоро.
— А у нас не было никаких заявлений о пропаже кого-нибудь ее возраста?
— Нет, ничего похожего, по крайней мере, в последнее время — ни у нас, ни поблизости. Ну, вообще-то вроде заявляли недавно о пропаже одного малого, но оказалось, что ему осточертело торчать в доме на колесах возле своей бабы. Он слинял и закрутил с одной птичкой, которую подцепил в «Галере».
Патрик увидел, что группа вокруг тела приготовилась осторожно поднять и положить его в специальный мешок для перевозки трупов. На руки и ноги жертвы, согласно правилам, были надеты пластиковые пакеты, для того чтобы сохранить возможные следы и улики. Криминалисты из Уддеваллы слаженно, с привычной ловкостью опустили тело женщины в мешок. Потом они взялись за одеяло, на котором ее нашли, и тоже упаковали в пластик, чтобы позже тщательно изучить.
Изумленное выражение на лицах экспертов и то, как они внезапно замерли, подсказали Патрику, что они наткнулись на что-то неожиданное.
— В чем дело?
— Ты, наверное, не поверишь, но они обнаружили там два черепа и человеческие кости. Насколько я могу судить по количеству, их хватает примерно на два скелета.
Лето 1979 года
Ее велосипед здорово мотало из стороны в сторону, когда она ехала, возвращаясь домой ночью на Иванов день. Празднование оказалось намного более бурным, чем она предполагала. Но это не играло никакой роли. Она ведь, в конце концов, взрослая и может делать, что хочет. А больше всего она хотела хоть на время оторваться от ребенка. От ребенка — с его постоянными криками, требованиями внимания и ласки, которых она не могла ему дать. Она сама виновата в том, что по-прежнему вынуждена жить у матери, а эта ведьма едва позволяла ступить за порог, хотя ей уже исполнилось двадцать. Она просто чудом смогла удрать из дома, чтобы повеселиться и отпраздновать Иванов день.
Если бы не этот ребенок, она могла бы жить для себя, как сама захочет, и зарабатывать собственные деньги. Она могла бы уходить из дома, когда вздумается, и возвращаться в любое время, когда заблагорассудится, и никто не совал бы нос в ее дела. Но с ребенком ничего не выйдет. Ей вообще хотелось избавиться от ребенка: где-нибудь оставить или куда-нибудь отправить, но старая карга не позволит. Так что теперь приходилось расплачиваться за свою ошибку. Если бы даже ей и хотелось ребенка, то разве смогла бы она сама о нем позаботиться?
